Ольга Онойко - Убийство

Все дело было в девочке, маленькой девочке, похожей на большую куклу, очаровательной пятилетней девочке в белом переднике, с большими бантами в косичках, пухленькой и розовощекой дочери Сандо Улари. С трудом удерживая в охапке огромный пук цветов — размером едва не с нее саму — она подошла сквозь толпу к машине, в которой стоял высокий седеющий мужчина в зеленом мундире и сидела его жена, тоже похожая на большую куклу в своем белом платье и фамильных драгоценностях, давно переставших быть украшениями, превратившихся в символы — самая красивая женщина по эту сторону Лациат, императрица Рианнет, урожденная княжна Рейи.

В полутемной гостиной, у высокого окна в старинной резной раме стояли Сандо Улари, социалист, и бесфамильный Эрдо, Великая Тень.

— Итак, — сказал Эрдо, — вы решились, господин Улари?

— Нет такой жертвы, которую я не принес бы ради свержения самодержавия, — ответил тот.

— Эту жертву приносит ваша дочь, господин Улари, — шелестящим голосом поправил Великая Тень.

Сандо посмотрел на него с хорошо скрытой ненавистью.

«Не следовало к ним обращаться, — подумал он. — Мы говорим народу о равенстве, но эти люди никогда не станут нашими товарищами. Шестое сословие с древних времен обслуживало самые отвратительные наклонности правящего класса».

Улари происходил из четвертого сословия, он был мещанин и как всякий мещанин испытывал почти физические страдания, видя, как некто пренебрегает предписаниями морали и общественного порядка. Он сознавал, что революция уничтожит все наследие старого мира, но вряд ли понимал, насколько привязан к этому наследию и зависит от него.

— Да, — отрывисто сказал он. — Я понимаю.

— Осталось два часа, — сказал Великая Тень. — Через два часа императорский кортеж покажется на набережной.

— Хорошо.

— Вы хотите пронаблюдать?

— Нет.

Улари смотрел в окно. В будке стоя спал толстый будочник. Мальчишка продавал газеты. По улице проехал большой открытый паровик: куда-то направлялся выпускной класс семинарии, два десятка юных красавиц в священнических белых платьях. «Бордель на выезде», — злобно подумал Улари.

— Господин Улари, — мягко окликнул его Эрдо.

Тот был вынужден поднять глаза.

Сандо не признавался в этом даже себе, но его мучил уже один вид бесфамильного — длинные танцующие серьги Великой Тени, позванивавшие колокольчиками при каждом его движении, дымчатые неподвижные глаза, плавная женственная походка. Казалось, кинь случайный взгляд, невовремя обернись — и увидишь, как спадает личина, голубые человеческие глаза становятся глянцевыми, фасеточными, осыпается пыльца с бахромчатых крыльев — вместо бесфамильного тебе предстанет огромное насекомое, медленно жующее жесткими жвалами. «Эта отвратительная, гнилая женственность, — думал Улари, — откуда она берется в убийцах, шпионах и провокаторах, командующих целыми армиями себе подобных? Из въевшейся в плоть и кровь готовности прогибаться и подчиняться? Из атмосферы подлости и порока, в которой они воспитаны?..»

— Что? — грубо спросил он.

— Вы социалист, — сказал бесфамильный. — Вы сознаете, что сейчас являетесь только промежуточным звеном между нами и князем Улентари? Вы предоставили ребенка, но деньги дал князь. Это конфликт между двумя высочайшими домами, отнюдь не между аристократией и рабочим классом.

Сандо непроизвольно сжал кулаки.

— Мне лучше знать, что это за конфликт, — сиплым голосом сказал он. — Вы тоже поймете это, Великая Тень. Позже.

Саранча в человеческом облике, стоявшая перед ним, улыбнулась. «Когда вы это поймете, — подумал Улари, леденея от ненависти, — будет уже поздно. Поднявшийся народ сметет и вас вместе с вашими господами!»

Серьги Великой Тени нежно зазвенели.

— Я более не смею вас задерживать, господин Улари, — сказал он.

Улари ушел.

Из отворенных дверей послышался детский смех и чье-то приглушенное воркование. Великая Тень обернулся. Появился Тень Севера; он улыбался, на руках у него сидела пятилетняя девочка и доверчиво обнимала его за шею. В длинных распущенных волосах Анартаи уже покачивались две или три неровные косички. Пышное платье девочки, красное с золотом, подобало скорее купеческой дочери, нежели маленькой мещаночке, щеки ее были измазаны сливочным кремом и обсыпаны сахарной пудрой.

— Моя принцесса, — очарованно говорил Анартаи, любуясь ею, — моя маленькая… бомбочка.

— Не пугай ее, — сказал Эрдо.

— Я? Пугаю? — оскорбился Анартаи. — Помилуй. Солнышко, — обратился он к девчушке, — ты боишься дядю Анартаи?

— Нет! — выкрикнула та и рассмеялась.

— Хочешь к папе?

— Нет-нет-нет!

— Останешься с дядей Анартаи?

— Да!

— Мое солнышко, — сказал Тень Севера, — тогда поцелуй меня так, как я тебя научил.

Девочка растопырила руки, порывисто обняла его вновь и, раскрыв ротик, поцеловала в губы, как женщина мужчину. Анартаи положил ладонь девочке на затылок и начал нежно слизывать с ее щечек остатки сладостей. Девочка захихикала.

— Ты любишь детей, — сказал Эрдо.

— Делать — не очень, а так да.

— Ларра объяснил бы это с точки зрения психоанализа, — усмехнулся Эрдо.

Тень Севера расхохотался.

— Да, он все объясняет с точки зрения психоанализа. И пишет статьи. А кстати — где наш дорогой дедушка Кайсен, Эрдо?

— Он поправлял здоровье на водах, — сказал Великая Тень. — Приехал вчера.

— Куда уж дальше поправлять такое здоровье, — проворчал Анартаи, перехватывая живую бомбу поудобнее. — Он еще нас всех переживет.

Бомба улыбалась и плела косички из его волос. На руках и лице Тени Севера знаки были написаны так густо, что сплетались в сплошную сеть. Издалека казалось, что он покрыт чешуей.

— Оставь ребенка, — сказал, наконец, Эрдо.

— Какая ей разница? Осталось два часа. Она впервые в жизни надела красивое платье и вдоволь наелась сладкого. Ты любишь дядю Анартаи, солнышко?

— Очень.

Маленькая девочка подходит к машине, и седеющий мужчина наклоняется к ней, чтобы принять букет из ее рук. Девочка видит его глаза, ярко-зеленые, как два драгоценных камешка — глаза очень красивые.

Взрыв.

В военном атомнике мчится из Хораннета в Кестис Неггел молодой человек в чине полковника, с чрезмерно правильным, фарфоровым лицом матери и ярко-зелеными глазами отца — престолонаследник цесаревич Морэгтаи Данари.

Загородный особняк снаружи выглядел как дворянская усадьба, но был обставлен в купеческом вкусе — слишком богато. Первое сословие предпочитало роскоши утонченный аскетизм.

По длинному коридору, по алому ковру, гасившему звук шагов, ковылял, опираясь на трость, господин Кайсен. За последние двадцать лет он достиг необыкновенных высот в изображении старческой немощи. Рядом с ним шла его ученица, протеже и наложница, Тень Востока Ивиль, немая девушка с огромными кошачьими глазами. Она была моложе Кайсена ровно на полвека; поговаривали, что в постели он каждую ночь доводит ее до изнеможения.