Виктор Кувшинов - Мир, которого нет

Замечать и ценить эти оттенки он научился спустя бесконечные годы своего существования. Как научился ценить и не нарушать жизнь, текущую мимо него в своей непрестанной и неторопливой суете. Он кинул последний взгляд с балкона, висевшего над пропастью ущелья. Там, в глубине бежал горный поток, через который был перекинут единственный мостик, ведущий в его замок. Отсюда открывался великолепный вид на долину, освещенную утренним солнцем и опоясанную величественными горами. Утреннее представление праздника природы заканчивалось.

Дымка тумана быстро таяла пол теплыми лучами солнца, согревающими альпийские луга. Скоро день войдет в свои неторопливые права, озвучивая трелями пичуг и шелестом ветра знойную солнечную палитру красок. Тогда надо искать уединения где-нибудь в тени больших ив на берегу озера или ручья. Можно даже половить форель, но зачем переводить рыбу?

Сейчас он спустился с балкона в свой кабинет, обставленный, как и положено магу, шикарной мебелью тяжелого дерева, неисчислимыми стеллажами, заставленными фолиантами один древнее другого и, естественно (куда без этого деться?), с большим камином в углу. Он всегда улыбался этой бутафории и не понимал, зачем ему самому все это нужно? Он ведь прекрасно знал, что был старше любой из этих книжек, к тому же он не припомнил, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь любовался всей этой магической помпезностью. Только улыбка его временами была умиротворенной и понимающей, временами саркастической, а иногда раздраженной — в зависимости от настроения и обстоятельств. Правда, последнюю сотню лет обстоятельства фактически не менялись, за исключением погодных условий…

Из всех живых сейчас с ним в замке обитал только огромный и очень умный пес.

Сколько он их сменил — память не могла удержать их всех. Они слишком быстро умирали — какие-нибудь пятнадцать лет и все… Но всегда, когда беспощадный мир в очередной раз отбирал у него мохнатого друга, он выходил в свет и брел по деревням, подыскивая себе нового соратника. Судьба зачастую сама вручала ему в руки или приглянувшегося щенка, или уже взрослого пса. Иногда, для этого ему нужно было дойти до одного из ближайших городов, а это был немалый путь. Обычно, он просто заглядывал в глаза его будущему питомцу и понимал — вот он, тот, с кем он свяжет предстоящие годы. Ему казалось, что грусть по утраченному спутнику жизни играла в этом важную роль. Он немного знал, как мир перевоплощает души животных, и всегда надеялся, что в новом спутнике живет душа старого и верного товарища. Но, с другой стороны, мир стирал всю предыдущую сущность животного, так что проверить, та ли это душа, ни сил, ни умения у него не было, и оставалось только слепо верить…

Сейчас верный друг ждал его на дворе замка, как бы спрашивая: "Ну что, хозяин, куда сегодня пойдем?" Он никогда не привязывал пса, оставляя ему полную свободу заниматься в округе, чем тому взбредет в голову, и только надеялся, что мохнатый приятель не проявляет волчью жестокость к окружающей замок живности. Правда, он поддерживал миролюбивость животного хорошей кормежкой, так чтобы ему не приходилось утолять свой голод за счет жизней маленьких обитателей долины. По большому счету ему было все равно, умрет ли одной зверушкой больше или меньше от огромных собачьих клыков, но последнюю сотню лет он почему-то привык считать, что чем меньше он вмешивается в окружающий мир, пусть даже и посредством собаки, тем этот мир становится прекрасней, и этому были свои основания…

Единственным его наслаждением было созерцание бесконечных пейзажей, во время долгих отлучек из замка, совершаемых в компании своего друга. Ему не было нужды заботиться ни о чем. Он не без основания считал себя сильнейшим магом этого мира.

Действительность подчинялась ему с одного «слова», но у него не было больше желания менять ее в соответствии своим прихотям. Он лишь делал маленькие, но приятные уступки для себя и собаки, «готовя» еду и кров парой «слов» и так же быстро возвращая окружающую реальность обратно, когда в изменениях отпадала необходимость. Его гораздо больше занимало наблюдение за полетом птиц, ростом травы, таянием снегов — тогда он чувствовал единство с этим миром, который прощал все издевательства причиненные ему раньше. Прощал, как прощает не осознающий себя и свои силы гигант, добродушный в своей несокрушимости и неосознанном понимании. Он чувствовал себя, может быть самым неудачным ребенком этого мира, но не изгоем. А как бы он хотел ощутить себя родителем или хотя бы покровителем ему! Но он был пойман, как и другие в эту вечную, пусть и ласковую к нему ловушку. И уйти из нее можно было, только потеряв себя и свое «я». И самое ужасное, что он сам был виноват в том, что мир стал таким. Ведь если бы не он, у всех сохранился бы шанс выйти когда-нибудь из игры… …Невозможную пропасть лет назад он стоял у истоков этого мира, вместе с другими. И если бы он был тогда теперешним, может быть все и пошло не так — но мы все крепки задним умом, даже прожив тысячу лет. А тогда его съедала банальная жажда власти. Ему казалось несправедливым, что это никчемное божество должно править миром. Да оно его создало, но идею-то подкинул он, как и собрал вместе единомышленников. А теперь мир был поделен и каждому снисходительно выдана подачка из набора «слов», позволяющих менять мир по своим вкусам в пределах их волшера. И ему досталась своя толика «слов». Но он-то рассчитывал на все! Обида сжигала его изнутри, и он нашел способ отомстить. И хотя не сделал по-своему, но сильно изменил все так, что мир стал неподвластен никому…

Это была его самая глубокая тайна, его сила, его позор и его слабость. Сейчас он стыдился этого поступка, но не тогда. Тогда он не задумывался, почему все другие должны будут расплачиваться за его амбиции. И вот он, бесконечные годы, самый могущественный маг этого мира — и зачем все это ему, когда у него нет желания нарушить роста травинки, не то, что спорить с кем-нибудь или о чем-либо? Он давно чувствовал себя мертвым. Цеплялся за жизнь, не зная, что еще от нее пожелать, и давно потеряв интерес к мирской суете. Единственное, что еще его немного занимало — это слияние с природой — бездумное, ничего не ждущее, никуда не стремящееся…

Он, как наяву, помнил тот день — день наибольшей лжи, которую он привнес в этот мир и за которую расплачивается до сих пор…

Они сидят в его центральном дворце в одной укромной комнате, спрятанной в бесчисленных переходах и залах, забитых челядью, придворными и прочими приживалами и слугами. В его свеженькой библиотеке не менее свежего мира томятся тысячелетние книги, повествующие о якобы древней истории, на самом деле выдуманной их шутливым божеством.