Дженнифер Роберсон - Золотой ключ. Том 3

— Однажды, когда мне было пятнадцать, я написал девочке стихи, — сказал он, не глядя на Элейну.

— Она их сожгла?

Рохарио стоял к ней спиной, и Элейна не видела выражения его лица. Он покачал головой.

— Моя мать их нашла.

— Вот как!

Элейне вдруг захотелось узнать, что сказала ему мать, но постеснялась спросить. Она сунула в огонь второе письмо и молча смотрела, как огонь пожирает его. Потом третье. Теперь секретам Агустина ничто не угрожает.

Молчание стало напряженным. Внезапно Элейна поняла, как много людей узнает об Эдоарде и Беатрис. От унижения у нее все сжалось внутри.

— Вы, наверное, чувствуете себя неловко, — как бы читая ее мысли, вдруг сказал Рохарио, — ведь Эдоард взял Беатрис в качестве любовницы. Надеюсь.., вас это не слишком огорчило.

— На самом деле я не хотела быть любовницей Эдоарда, — чересчур поспешно молвила она. — И не то чтобы Эдоард мне не нравился… Этого пожелала моя мать, но я просто… — Она совершенно запуталась. — Эйха! Я веду себя глупо, не так ли?

— Я так не думаю.

Элейна стряхнула с пальцев последние крупинки сажи и подошла к портрету Эдоарда.

— Я должна его закончить до приезда гостей.

— Матра Дольча! Я совсем о них забыл. Как я ненавижу вечеринки Эдоарда!

— Я тоже не люблю подобных сборищ. Однако Беатрис будет довольна.

Он вздохнул.

— Надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что хотел бы находиться подальше отсюда.

— А почему мы должны здесь оставаться? — неожиданно согласилась Элейна. — Мне нужно закончить портрет. Я вовсе не обязана участвовать в вечеринке дона Эдоарда и его благородных гостей!

— Возможно, ваши родные и будут рады принять вас, но я совсем не уверен в том, что мой отец захочет меня видеть.

— А зачем нам возвращаться домой? — Эта мысль показалась Элейне необыкновенно привлекательной. Она больше не нуждается в своей семье, да и семья в ней тоже. — Бабушка оставила мне небольшое наследство. Совсем немного, но достаточно, чтобы снять комнату в Мейа-Суэрте. Я смогу заработать на жизнь заказами. Многие художники так поступают. — “Но ведь ты одинокая женщина”, — подумала Элейна. — Впрочем, это, конечно, невозможно. Нарушение обычаев, да и чувствовать себя в безопасности я не смогу.

Она с пристрастием посмотрела на портрет Эдоарда. Почему эта мысль не пришла ей в голову раньше? Художники и рисовальщики всегда могут заработать на жизнь. Если она сумеет найти богатых клиентов… Но за стенами Палассо молодая женщина без отца, брата или мужа станет легкой добычей любого мерзавца.

Она повернулась к Рохарио. Почему бы и нет? Да, это рискованно, но в жизни каждого человека наступает момент, когда следует закрыть глаза и довериться судьбе. Дерзость замысла ошеломляла. Она не может жить одна, без друзей, в Мейа-Суэрте. Но если у нее будет надежный спутник, брат…

Агустин Грихальва сидел в одном из пыльных, душных шкафов хранилища, расположенного за ателиерро, и старался не дышать, потому что знал: стоит вдохнуть слишком много затхлого воздуха, и сразу же начнется безостановочный кашель. Так произошло три дня назад, когда он попробовал провести свой эксперимент в первый раз, и тогда его чуть не поймали. Теперь он прихватил с собой воды и настойку фенхеля с медом.

Деревянный пол был холоден и жесток. Все тело ныло. Вчера у него появилась ужасная сыпь, но мазь с алоэ смягчила боль. Стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения, Агустин сосредоточился на куске пергамента, подготовленного при помощи жира с его собственных пальцев и стоящего сейчас между его согнутыми коленями. От такого неудобного положения довольно быстро затекла шея, ноги и руки одеревенели, кожа горела. Наверное, в конце концов он весь покроется ссадинами и синяками.

Но Агустин сидел неподвижно, боясь пошевелиться. Он смотрел на детальный рисунок, окаймленный вязью символов, выписанных им чернилами, смешанными с его кровью. На изображение длинного стола, стоящего в дальнем конце ателиерро. Сияло вечернее солнце, и на стол падали тени от решеток.

Такой и увидел Агустин эту картину в седьмом часу после полудня. Сегодня заседал Совет Грихальва по случаю Великих Праздников года. Раньше на него приглашали только старших иллюстраторов; теперь же в нем принимали участие все члены семьи, даже женщины, к мнению которых прислушивались из уважения к их возрасту или влиянию.

Агустин намеревался узнать, о чем пойдет речь. И молил Мдру эй Фильхо, чтобы его замысел не провалился.

Он знал, ему ни за что не удастся нарисовать всех членов Совета, поэтому изобразил только стол и тени. Если он сможет передать освещение и справиться с заклинанием до того, как все соберутся, тогда он услышит их голоса. Точный ли получился эскиз? Агустин внимательно изучил зарисовки Элейны — те, что она прислала ему из Чассериайо, — но она ведь училась на семь лет больше, да и вообще сестра гораздо талантливее. Агустин постарался как можно точнее передать расположение полос света, представив себе их на полу, на креслах с высокими спинками, на бархатном ковре из Тза'аба.

"Вот так проверяется волшебство, — сказал ему тио Гиаберто. — Чтобы заклинание сработало, изображение должно быть безупречным. Иначе ничего не выйдет”.

"А если у человека есть Дар, но он не может рисовать?” — спросил Агустин.

"Тогда его Дар ничего не стоит. Впрочем, иллюстратор может обладать и не очень выдающимся талантом, но за всю нашу долгую историю я знаю только три случая, когда Одаренные мужчины не смогли научиться использовать свой Дар. При некоторой подготовке и практике даже ребенок с минимальными природными способностями к живописи в состоянии стать копиистом и служить своей семье, выполняя определенные обязанности, требующие применения магии. Не беспокойся, Агустин, ты к числу этих несчастных не принадлежишь. Вне всякого сомнения, из тебя выйдет толк”.

"Мой Дар должен был достаться Элейне”, — дерзко заявил он.

"Я не намерен в дальнейшем обсуждать этот вопрос, меннино. Твоя привязанность к сестре достойна похвалы, но она не заслуживает такого отношения. Продолжай повторять заклинания”.

И Агустин продолжал, сидя в шкафу, повторять слова из Фолио, чтобы оживить заклинание, заставить его действовать. Тихий шепот не вызывал кашля. Но ему пришлось ждать довольно долго, а воздух становился все более спертым — неизвестно почему. Вдруг, словно живительная струя, до него донеслись тихие голоса:

«…Кабрал снова проголосует против нас.., слишком влиятелен.., не Одарен, но его всегда жаловал Великий герцог.., тише, остальные идут…»

Послышался легкий шум. Агустин оживился. Плечи болели. Но его заклинание сработало.

"Приветствую вас, кузены. Мы собрались здесь, чтобы поднять бокалы великолепного паленссийского вина в честь праздника Имаго. Я знаю, в екклезии ведется спор о том, какую лозу — белого или красного винограда — подрезали Возвышенные, когда им явился Образ Матры эй Фильхо, но считаю, что мы должны возносить благодарность Их Благословенному Явлению любым хорошим вином, а ученым предоставить право спорить на эту тему”.