Василий Доконт - Зимняя охота короля

А потом на границу пришла война. Разбуженные шумом сражения на хайдамарской стороне, цветные повязки заняли свои места на полатях частокола, вглядываясь в ночную темь, в которой шевелилась бесформенная масса вражеского войска. Людские крики, ржание коней, звон обнажаемой для боя стали обтекали частокол, унося шум боя сначала в старый аквиннарский форт, а затем — и далее, на территорию Аквиннара. А в Хайдамаре наступила тишина, лишь ветром оттуда несло едкий дым, да зарево от разгорающегося пожара на заставе осветило дальний конец ущелья. Полыхнуло и рядом — занялись крыши аквиннарского пограничного форта, которые некому уже стало тушить: цена беспечности была уплачена полностью.

Два неистовых штурма частокола цветные повязки отбили почти без потерь, опрокинув и частично переломав штурмовые лестницы, и враги не стали возиться дольше — бросив в своём тылу деревянную крепость после неудачной попытки её поджечь, они ушли вглубь Аквиннара, следуя какой-то своей военной цели…

— Конница, — устало сказал себе капрал. — До двух тысяч всадников… Надеюсь, полковник Бушир их встретит, как надо… А Безликого с табуном среди них не было… Нам теперь одним здесь стоять! Слышите? С рассветом перекроем ущелье, чтобы даже мышь ни в какую сторону мимо нас не проскочила! Пока мы живы, больше ни один враг мимо нас не пройдёт!

— Хо-о-о! Хо-о-о! Хо-о-о! — ответила своему командиру сотня. — Хо-о-о! Хо-о-о!

— Везучая ты, девонька, — пожилая настоятельница обители Матушки склонилась над Сулой, ощупывая ей живот. — И рана твоя вовремя и хорошо обработана, и к нам тебя доставили быстро. Починим, и следа не останется… Или тебе нужен шрам, как знак воинской доблести?

— Нет-нет, госпожа, никаких шрамов… Кому я со шрамом буду нужна?

— Об этом раньше думать следовало, до того, как в армию лезть. Не женское дело — война… Не понимаю: молодые, здоровые, красивые! Вам бы замуж повыйти, да дома сидеть, нарожавши детишек с десяток. А вы — в железо красоту свою спрятали, да по солдатским обозам бедовать пошли… Ну, куда это годится? Как только родители ваши отпустили таких зелёных девиц в трудную походную жизнь?

Огаста и Сальва смолчали: ворчание жрицы не прекращалось с момента их приезда в обитель, не смотря на то, что настоятельница знала уже прошлое девиц чуть ли не с рождения — из их прежних ответов. Сула же пробыла всё это время без сознания, и потому стала отвечать и оправдываться:

— Как же тут дома сидеть, госпожа? Когда такое в Соргоне творится. Каждый должен бороться, сколько имеет сил…

— Доборолась одна, — проворчала настоятельница. — Теперь в чём только жизнь твоя держится… Ладно-ладно, сырость-то не разводи. Ну, почему глаза на мокром месте?

— А я, правда, совсем здоровая буду? И детей смогу?… И всё прочее?…

— Сможешь, почему не смочь… Разве что за слабосильного замуж выйдешь — тогда да, тогда и Матушка тебе не поможет… Лежи-лежи, не вскакивай, найдём героя для такой бедовой девицы — за простого смертного отдавать не с руки уже как-то…

Огаста не удержалась, прыснула в кулачок, захихикала и Сальва. Настоятельница строго посмотрела на них:

— Ничего смешного не вижу. А мужьям вашим я так скажу, пусть здесь появятся только… Мужики, скажу, как вам не стыдно женщин в бои таскать! Потомства себя лишить хотите? Любимых утраченных не вернёшь — не было случая такого в Соргоне, чтобы мёртвому жизнь вернуть. Ни человеку, ни богу такое не сотворить… На что Матушка щедра, но и она лишь по одной жизни дарует каждому… Ваше дело солдатское, скажу я им, за что и честь вам, и слава, но жён своих под удар врагу подставлять… Вот достану из шкафа посох свой липовый, да посохом ваших мужей, посохом — пока через хребты избитые не дойдёт до них, как любимых беречь… — настоятельница стремительно вышла из кельи Сулы, но дверь закрыла тихо, не хлопнула.

— Куда это она? — недоуменно спросила раненая.

— За посохом пошла, — ответила ей Сальва, — мужей наших бить…

Огаста расхохоталась в голос, рассмеялась и Сальва. Сула, глядя на них, сдерживалась, сдерживалась, но не сдержалась. Тяжело, со стонами и вздохами, стала давиться болезненным смехом, умоляя своих подруг:

— Ой, девочки… ой, прекратите… ой, больно как… Ну, пожалуйста… Огаста… Сальва… ой, не могу…

Отсмеялись, начали делиться с Сулой новостями. Новостей было не много, но разговор получился долгий — как новости рассказывать. Если по каждому поводу восклицать, да обмениваться мнениями, да красиво молчать в нужных местах, да всё говорить с чувством, с восторгом, с радостью… Как же долгому разговору не быть?

— Почему вы здесь, со мной? Рота где-то рядом? — удивилась Сула. За болью от раны, да, и из-за переживания по поводу неожиданного с Илорином объяснения, она не заметила, не обратила внимания на категорический приказ капитана Хобарту: всех девиц оставить в обители.

Мало того, полусотня водяных разбила свои палатки у самых стен приюта Матушки — как для охраны ротных санитарок, а, заодно, и самой обители от мародёров, так и для предотвращения побега Огасты с Сальвой обратно в роту. Сальва была не прочь сбежать — она скучала по Яктуку, и сбежала бы, хотя бы в пику полусотне охраны, но Огаста не поддержала её. Жена Тахата всё ещё страдала от совершённого убийства, да и неприятность с Сулой заставила Огасту по-новому взглянуть на свою службу в армии. Права, права настоятельница: место женщины — у домашнего очага да у детской кроватки. Никак не на поле боя. Женщина призвана давать жизнь, а не отнимать… Нет, Огаста не испугалась, и не утратила веру в полезность своей санитарной работы. Она, как и недавно Илорин, просто лишилась изрядной доли детского романтизма, когда все подвиги легки и бесплатны. Кончилась для неё игра в героиню… Это и попыталась Огаста объяснить своим подругам:

— Ни один из наших мужей не станет лёгкой добычей, пусть и для самого Разрушителя. А мы, зная это, постоянно мучаемся страхами за их здоровье, за их жизнь… Вы представляете, как сильно переживают они оттого, что мы где-то рядом и абсолютно беззащитны…

— Но ты же смогла защитить нас с Сулой!

— И теперь вижу разрезанное горло каждый раз, когда закрою глаза… Мой Тахат любит меня, и я не хочу, чтобы он разрывался между своим воинским долгом и желанием защитить только одну меня. Такая неуверенность может стоить ему жизни… А, может быть, и всем нам…

— Будто он у тебя ротой командует! Сравнила своего Тахата с моим Яктуком! — возмутилась Сальва.

— Не забывайте, что главный здесь — Илорин! — не смолчала и Сула.

— Вот об этом я и говорю, — Огаста совершенно не обиделась. — Тахату они не соперники — ему вообще в Соргоне равных нет… Ну, может быть, Тусон… или Довер… Но я не это хотела сказать… Как только буду уверена, что нас с Тахатом станет больше, вернусь в Раттанар, или здесь где-нибудь отыщу надёжное место, чтобы ни мне, ни ребёнку — никакой угрозы… чтобы выносить без помех… Даже представить себе не могу, что меня вот так — как Сулу, а я — беременна…