Юлия Остапенко - Русская фэнтези-2008

Вот так и исчезали в туманной дымке прошлого друзья и приятели, занимая все меньше места в душах начинающих магов: другие интересы, другие люди выходили на первый план. С каждыми каникулами предвкушаемые встречи приносили все больше разочарований. Рассказывать об академии и обсуждать магический план бытия было категорически запрещено (нарушителей беспощадно отчисляли), а мелкая суета по поводу житейских дел была совершенно не интересна молодым магам. Ну, что увлекательное может найти в обсуждении марок автомобилей парень, способный телепнуться в любое место планеты или, перекинувшись в птицу, резать воздух в полете? Или в сравнительной стоимости нарядов в бутике или на рынке, девушка, которой доступны любые эксклюзивные туалеты ведущих модельеров планеты, причем не только настоящего, но и прошлого?

Нельзя сказать, что студенческое бытие было совершенно беззаботным. Да, их жизни ничего не угрожало, но через испытание болью они все регулярно проходили — и на занятиях боевой магией, и при трансформациях, да и на других дисциплинах всякое случалось… Но… жизнь их была по преимуществу постоянной, нескончаемой игрой, а они сами — детьми, радостно забавляющимися яркими и разноцветными игрушками. Они жадно утоляли жажду познания, каждый день узнавая что-то новое, но совершенно не задумывались о последствиях своих игр. На третьем курсе каждый из них, выйдя в Реал, уже способен был в один миг уничтожить целый город, устроить наводнение, вызвать цунами или извержение вулкана. Или, напротив, прекратить его, успокоив пыхтящее жерло. Именно поэтому их так редко из академии выпускали, и то на «поводке», ограничивающем выбросы силы.

Из ста двадцати студентов их курса к взрослым людям Виктор относил немногих и прежде всего себя самого. Но он как-то честно признался себе, что это только из-за пережитой трагедии: безвозвратного ухода в Бездну родителей и сестренки. А то и он бы скорее всего превратился в такого же жизнерадостного щенка, как и другие.

Что же касается остальных… Санчес — замечательный парень, надежный и верный друг, но настолько погруженный в компьютерный мир, что не замечает ничего остального. Мигель — трепло, в бою он будет сражаться рядом и не отступит, зато в обычной жизни запросто продаст друга за возможность пустить кому-то (особенно девчонкам) пыль в глаза. Вовик — жизнерадостный и везучий охламон, и вряд ли повзрослеет даже к ста годам. Остальные ребята… все они были людьми неплохими, но… дети — они и есть дети. Что же касается девчонок, то отношение Виктора было к ним однозначным: их надо опекать и защищать. А если им это не нравится, надо делать это более тонко — так, чтобы не бросалось в глаза.

Сказать по правде, отношения с девушками были для Триады самым сложным. В замкнутой среде академии любовные страсти разгорались со страшной силой. И почему-то большинство однокурсниц (и не только они) обязательно влюблялись в него. И что делать? Отошьешь — обидишь, пойдешь ей на встречу… Обидишь остальных, да со временем и ее тоже, и даже еще сильнее. Потому что, хотя многие ему нравились, он не был влюблен ни в одну. И это не было холодностью души, просто… После ухода родных что-то в нем перегорело и ни к кому привязываться всерьез не хотелось.

И весь последний год раз в месяц он навещал хорошенькую мулатку Марту-Марию-Хосе-Бланку-Катарину, с которой как-то познакомился на карнавале в Сан-Пауло в Бразилии. Молодой красавец гринго ей нравился, и она с удовольствием кувыркалась с ним в постели. Нравились и подарки, которые он приносил, и то, что он не мешал ей в остальные дни месяца встречаться с другими мужчинами. Так что, все были довольны. Кроме однокурсниц, страдавших от его дружелюбной холодности. Но с этим он уже ничего не мог поделать.

«Неужели до них не дошло, в какой жуткой ситуации мы очутились? — перевел Виктор взгляд с ехидно улыбающейся Виолы на слегка задумчивое, но ничуть не встревоженное лицо Санчеса. — Ведь не в проваленном экзамене дело… А неизвестно, сможем ли мы вообще отсюда выбраться!»

Он вздохнул и устало предложил:

— Давайте всё-таки попытаемся определить, кто она? Вспоминайте, у кого еще из девчонок оставался хвост по литературе?

— Из наших — только у Ланки и Люськи Нестервовой, — решительно ответила Виола. — Точно! Остальные девчонки все сдали! Я бы знала! Но Люська Белоснежкой бы ни в жизнь не стала! Значит…

И уверенно обратилась:

— Светка! Кончай дурить!

— Ланка! — с надеждой произнес Санчес.

— Это ты? — спросили все трое разом и в ожидании чуда уставились на Белоснежку. Но, увы! На мгновение заинтересовавшись было разговором, та схватила с блюда очередной пирожок. Чудом было только то, что пирожки продолжали в неё помещаться.

— Во, метёт! Прям сэр Макс или Винни-Пух! — с искренним уважением заметил Санчес. — Ладно, Витёк, видишь, от неё всё равно ничего не добьёшься. Так что, давай выкладывай свою теорию.

— Это пока не теория, а только гипотеза, — скромно заметил Виктор, распрямляясь и переводя взор с Белоснежки на Санчеса. — Посмотрите, какая закономерность наблюдается. Как мы уже установили, каждый из нас прошёл нормальный путь своего героя до самого конца. Именно поэтому никто и не выпал в осадок. Такое случается, только когда напортачишь в своем романе. Это раз.

Сбой начался у самого выхода — за пределами экзаменационных историй. Значит, мы не в Черновиках. Это два. Да и чей это может Черновик, когда герои двух разных сказок — Белоснежка с Тотошкой — вместе идут по лесу и приходят в «Ночной Дозор» — на крышу дома в Москве? А встреча Сонка Хогбена с лордом Сварогом чего стоит? Бред, да и только! Так что это не Черновик. Боюсь, дело обстоит хуже, — и он замолчал, стиснув челюсти.

Санчес с Виолой внимательно смотрели на него, ожидая откровения, Санчес — чтобы его обдумать, а Виола — чтобы возразить. И Виктор глубоко вздохнул и произнес сквозь зубы:

— Межреальность! Единственный возможный вывод: мы находимся в литературной Межреальности!

Услышав это, Санчес недоуменно на него посмотрел, а Виола закрыла на мгновение глаза. Попасть в Черновик — этим они все пугали друг друга, а особенно охотно — первокурсников. Что же касается Межреальности… Один-единственный раз им о ней сообщили на лекции по теории литературы… Так, мимоходом упомянули… Как о совершенно вздорной гипотезе, которую даже не стоит принимать во внимание. Мол, ее вообще не существует. Так вот, в Межреальности еще никто не бывал — ни студенты, ни преподаватели. И можно ли из нее выбраться, и каким образом, никому не известно.

С удовлетворением отметив, что друзья, наконец, прониклись серьезностью момента, Виктор продолжил: