Алекс Гарридо - Акамие. В сердце роза

Подходя, я должен был назвать свое имя. Что ж, никто уже не мог помнить его в Хайре. И я поклонился, как гость хозяевам, и сказал без опаски:

— Тахин ан-Араван из Сувы.

Младший дернулся, сжав кулаки.

— Ты лжешь!

Ашананшеди не шелохнулся, но сузил глаза. Значит, тоже не поверил и показывал мне это. Значит, тоже слышал мое преданное позору и забвению имя.

— Это я, — сказал я больше для ашананшеди, чем для его пылкого спутника и, конечно, господина.

— Как это может быть, если тот, кто носил это имя, был предан огню за сто лет до моего рождения? — нахмурился молодой.

— Это я. И могу тебе сказать, что дарна, которую ты только что выпустил из рук — моя.

Я не смог сказать «была моей». Может быть, именно это и убедило их. Юноша задумался.

— Вот что: если она… — а он не смог сказать «твоя» и начал заново:

— Вот что: если ты — Тахин ан-Араван из Сувы, то покажи нам свое искусство.

И поднял ее, и протянул мне, шагнув близко. Я отшатнулся.

— Дай мне вон ту ветку.

Озадаченный, он оглянулся на ашананшеди. Тот, по-прежнему не произнося ни слова, скользнул к куче приготовленного хвороста и подал мне прут. Я взял его в руку.

Молодой сильно вздрогнул и замер с раскрытым ртом, глядя, как в ярком пламени обугливается тамариск — от стиснувшего его кулака до самого кончика.

Стремительный прыжок — и вот его молчаливый спутник стоит передо мной, и в обеих его руках призывно вспыхивают, отражая мой огонь, изогнутые клинки. Ветка упала, руки взлетели вверх — и мои мечи, выпорхнув из-за спины, ответили сияющей улыбкой.

Если бы хотел, ашананшеди обезоружил бы меня в тот же миг, но он удивил меня тем, что с ходу принялся проверять, знакомы ли мне «стрижи».

И не более того.

Мои «стрижи», мной самим сложенный танец для парных изогнутых мечей… Было мне, чем удивить лазутчика. Мы чертили воздух клинками, пока один из его мечей не метнулся прочь, вылетев из освещенного круга. И молодой в это же время закричал:

— Смотри, смотри, смотри!

Он показывал на мои мечи, а сказать ничего не мог.

Мечи светились, но не отраженным светом костра, а красноватым мерцанием — так, как светится накалившаяся сталь.

И молодой подошел ближе и поклонился, приложив руки к груди.

— Честь и уважение тебе, и милость Судьбы. Я — Эртхиа ан-Эртхабадр, царь и соправитель в Аттане. А это…

Ашананшеди уже подобрал свой меч и приветствовал меня невозмутимым кивком.

— Это ашананшеди из рода Шур, мой спутник и друг.

— Тебе, — с достоинством заметил ашананшеди, — тебе я назову свое имя, всадник из Сувы. Я — Дэнеш, шагата. Пусть наши встречи будут мирными.

Эртхиа, царь аттанский, предложил мне пищу и воду, но я с улыбкой отказался. Он понимающе кивнул, и детская радость от близости удивительного заставляла вздрагивать его губы. Видно было, что вопросы щекочут ему небо и кончик языка, но учтивость не позволяла задать их путнику, не разделив с ним трапезы. Наконец он нашел достойный выход.

— Мы направляемся к Южному побережью, чтобы там сесть на корабль и плыть на запад. Какой удачей и честью я счел бы, если бы тебе, почтенный, оказалось с нами по пути!

Дэнеш, шагата ашананшеди, кивнул, соглашаясь с его словами. Я украдкой бросил взгляд на дарну. Эртхиа все же заметил и смутился.

— Нет, — я понимал его и поторопился успокоить. — Тебе нечего опасаться. Я не могу прикоснуться к ней, так же как не могу пить и есть. Если вы примете меня спутником, мне не понадобится ни вода, ни пища, и я с радостью последую вашим путем, потому что мой мне неведом.

— Мы идем к северному краю земли, — сказал Эртхиа, — туда, где холодные волны Последнего моря разбиваются о скалы, покрытые льдом. От пристаней Южного побережья мы хотим доплыть до великой реки запада и подняться по ней туда, где начинаются непроходимые леса. Брат мой, повелитель Хайра, нашел в книгах описание этого пути и необходимые карты, но они неполны и точность их — неудовлетворительна. Так считает Дэнеш, и я полагаюсь на его суждения. Однако это единственное, что удалось найти, других нет. Не хочешь ли взглянуть?

Он достал и развернул передо мной свитки. Я наклонился, не приближаясь.

— Что ж, в мое время они не были полнее! Мне не приходилось бывать западнее пределов Хайра, я пойду с вами и буду считать честью возможность разделить все превратности судьбы с такими спутниками.

— Что ты, что ты! Это для нас честь… — искренне возмутился Эртхиа, и ашананшеди кивнул, не отводя от меня внимательного взгляда.

Много позже, совсем под утро, мы укладывались спать, обсудив уже все, что можно было обсудить, и вдоволь наговорившись о предстоящей неведомой дороге. Я услышал, как Эртхиа, зарываясь поглубже в песок, шепотом сказал ашананшеди:

— Я и не думал, что он такой…

— Какой? — озадаченно переспросил Дэнеш. Я замер, прикусив губы. Эртхиа смущенно повозился и ответил еще тише:

— Рыжий…

С тех пор, как мой прапрадед взял в жены княжескую дочь из племени немирного, за непокорство и сведенного с лица Сувинских гор, в нашем роду в каждом поколении появляются рыжие. И поскольку кроме ан-Араванов в Хайре рыжего днем с фонарем не сыщешь, думаю, не сохранилось больше крови и семени народа араванов. А княжна, хоть и взята была не наложницей, а первой женой, осталась дикаркой и вскоре прапрадеда моего зарезала, неблагодарная. Тесть пощадил ее ради ребенка, которого она носила. Прапрадед мой единственным сыном был.

А княжна рожденного ребенка кормить не стала и на руки не взяла. Гордые они были, араваны. Тогда ее удавили. А ребенок выжил, вырос, только прозвище Араван прилепилось к нему вместо имени. И старшего сына своего Араваном назвал. Так появилось в Хайре новое имя, память о племени непокорном. Всех старших сыновей у нас в роду звали Араван ан-Араван. Я не был старшим, просто болезнь в считанные дни опустошила детские дворики и люльки в нашем доме, а меня не тронула.

На рассвете Дэнеш указал на видневшиеся у самого горизонта каменные глыбы.

— В их тени мы проведем день. Но надо поторопиться. Сможешь ли ты поспевать за нашими конями, или солнце и зной не доставляют тебе неудобства? — обратился он к ан-Аравану.

Тахин покачал головой.

Ветер шевелил складки его одежды, подобные текучим языкам пламени. Быстрым движением сдернув плащ, Тахин взмахнул им, как бы набрасывая на спину коню. Словно сам воздух вспыхнул, пламя загудело, закрутилось смерчем, пойманный ветер наполнил полотнище, заметался в нем. Тахин прыгнул, повис на поводе вставшего на дыбы коня. Тот храпел и рвался, взрывал копытами песок, клочья пламени летели от его гривы и хвоста. Но Тахин изловчился, сумел — вспрыгнул ему на спину и погнал вперед.