Джон Грант - Альбион

Он улыбнулся.

— Сайор, — сказал он, — мы с тобой покорим весь Альбион.

Только…

Только всё было совсем не так. Она припомнила, что была тогда на балу и безучастно наблюдала за тем, как весёлые молодые девушки убегали в сад с весёлыми молодыми людьми. Повсюду раздавались шорохи и тихий шёпот, а от дрожащего света свечи рябило в глазах так, что ей приходилось жмуриться, если только… Если только это не было отражением солнечных лучей от поверхности реки…

Вот тогда он и подошёл к ней. Он был с головы до ног одет в дорогие и самые изысканные одежды, с которыми гармонировали аккуратно подстриженная борода, пышные кудрявые волосы золотого оттенка, драгоценные камни на чёрных вельветовых ножнах и рукоятке меча, мерцавшие в отблесках свечи, как звёзды. Его светлые волосы, казалось, затмили собой весь мир, когда он поклонился, встав перед ней на одно колено, и снял свою шляпу с необычайно длинным пером.

Он сказал тогда:

— Скажи мне, что ты не злая.

И она сказала:

— Я ничего не трогаю, поэтому не могу быть злой.

Она была проституткой.

Отец толкнул её и при этом рыгнул так, что красное вино вылилось у него изо рта, испачкав его белые одежды, её белые одежды, а также лицо человека, сидевшего перед ней. Пятна вина были похожи на кровь.

— Я ничего не трогала, — повторила она.

— Дотронься до меня.

Не обращая внимания на разлитое вино и её разозлившегося отца, он протянул свою руку. Кольца на его пальцах светились мягким волшебным светом, как догорающие угли. Она протянула свою тонкую белую руку, такую белую, что смолкли музыканты и скоморохи… Их пальцы соприкоснулись.

Всё было не так.

Они встретились как-то по-другому.

Она не была ни принцессой, ни проституткой: это она знала наверняка.

Она была…

Это самое интересное: кем же она была? Её воспоминания о времени, которое было до Лайана лучше, чем у остальных людей, но…

Нет, она не была принцессой. Если бы она была принцессой, то помнила бы абсолютно всё.

Позади раздался крик, который заглушил все остальные, к которым она привыкла и на которые уже не обращала внимания. Она оглядела местность перед собой, скользя взглядом по женственным изгибам холмок с тёмными пятнами перелесков.

Гиорран — крепость-дворец Эллонии — был построен на возвышенности так, что господствовал над всеми прилегающими к нему холмами, за исключением одной горы, более высокой, чем замок. Вокруг Гиоррана были выкопаны рвы, способные фатально замедлить наступление атакующих армий. Если не считать давно забытых врагов, с которыми эллоны воевали на заре Вечности, то для Эллонии существовала лишь одна вражеская армия — армия, которую вёл её любимый и она сама.

Лайан.

Лайан умирал, а она оставалась живой.

Эллонские солдаты гибли от мечей сподвижников её любимого. Придёт время, она знала, и Дом Эллона отомстит за эту дерзость.

Лайан умирал…

Хуже всего, что ей было всё равно. Абсолютно всё равно.

Солнце стало похоже на гигантский апельсин, и небо наполнилось неприятной смесью голубого, красного и зелёного цветов. Альбион казался мирным и спокойным.

Опять громкий крик.

Она послала Альбиону свой мирный импульс и пошевелила пальцами правой руки, как бы трогая лёгкий ветерок…

Тот Кто Ведёт умер, а значит, умер Лайан.

На какую-то долю секунды она почувствовала всю боль его ухода, затем наступила полная пустота. Она была просто плотью, лежавшей на покрытом травой берегу реки возле стены замка. У неё не было вчерашнего дня, и она не знала, что будет завтрашний: она просто не понимала значения слова «завтра». Для неё существовало лишь понятие «сейчас».

Сжавшись в комок, она почувствовала, как слёзы подступили к глазам. Она не понимала причины, которая их вызвала, ведь теперь не существовало ничего из того, что могло бы её расстроить. И всё же она немного всплакнула.

Затем, с опухшими от слёз глазами, она присоединилась к цепочке крестьян, спускавшихся с холма и перебиравшихся через ров на пути к своим полям, возле которых они будут жить, пока не кончится Вечность.

Она обернулась лишь раз, чтобы посмотреть на высокие белые стены дворца. Этот дворец-крепость был когда-то важен для неё, она это чувствовала, но сейчас не могла вспомнить, когда и почему.

Она пошла за крестьянами.

Вот одна из песен, которую Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган пел в те времена, когда бродил по земле.

Волна захлестнула Термана, бросив его на скользкие доски палубы. Он выплюнул горькую воду и попытался просунуть пальцы в щели между досками. Спина болела так, будто по ней стучали деревянным молотом, а ноги, казалось, вот-вот оторвутся. Вокруг была лишь темнота ночи и вода, пытавшаяся отобрать у него жизнь, неумолимо толкая его к краю палубы, за которым бесилось разъярённое море.

Вода была и в носу, и во рту, и в ушах. Он попытался позвать на помощь, но вместо этого издал некий булькающий звук, который потонул в вое ветра и грохоте волн. Ещё одна волна разбилась о палубу. Он закричал снова, хоть и понимал, что помощь маловероятна. Наглотавшись морской воды, Терман почувствовал тошноту. Его стошнило, и рвоту тут же смыла новая волна, заодно протащив его ещё дальше по палубе. Он отчаянно пытался уцепиться за что-нибудь, но лишь сломал несколько ногтей.

С противоположной стороны судна к нему снова неумолимо неслась волна. Вода опять попала в рот, но на этот раз он сумел выплюнуть её. Перевернувшись на спину, он попытался уцепиться ногами за ограждение палубы, но промахнулся на несколько метров, и подоспевшая волна смыла его за борт.

Как это ни странно, в море было теплее, чем на палубе. Возможно, это иллюзия и его тело просто в шоке от холода? Он философски обдумывал этот вопрос, ощущая в своей душе какое-то удивительное спокойствие.

Корабль тонул. Одной мачты у него уже не было, а вторая, сломавшись, отчаянно колотила по палубе. Терман держался на поверхности беснующегося моря, качаясь вверх-вниз, вправо-влево и наблюдал за гибелью корабля. Он видел, как мачта пробила палубу, открыв тем самым воде доступ в трюм, и корабль начал крениться на бок. Он считал, что в этот момент должен почувствовать жалость по отношению к споим товарищам, но был не способен на это. Он чувствовал лишь некое умиротворение.

В небе светила полная луна и, казалось, подмигивала, когда рваные облака, проносясь мимо, закрывали на мгновение её диск. Сквозь шум ветра и волн Терман услышал крики — осев на корму, корабль стал быстро погружаться в пучину. Он повернул голову и равнодушно наблюдал за тем, как один за другим стали гаснуть огни иллюминаторов. На палубу выскочила женщина. Вцепившись в носовой шпиль, она принялась истерично кричать в темноту ночного моря. С этого расстояния он не мог узнать её.