Юлия Остапенко - Игры рядом

Маркиз Аннервиль был не таков. Мы имели дело с настоящим феодалом, богатым, знатным и очень влиятельным. Ларс позже сказал мне, что эта фамилия одна из древнейших в королевстве. Им принадлежала чуть ли не половина Далланта и часть земель в соседней Парезе, а это не меньше сотни деревень, тысячи акров лесов, полей, озер. Малышка Дарла была богатой наследницей. Если, конечно, стараниями своей любящей матушки она доживет до того дня, когда ей придется вступить во владение отцовской вотчиной. Я склонялся к мысли, что именно желание без помех завладеть завидным наследством послужило причиной столь живой неприязни новоявленной маркизы к своей падчерице, а вовсе не банальная зависть к восхитительному цвету лица девчонки. Хотя… Повторюсь: сам Жнец не разберет этих женщин.

Мы проехали через две деревни, жители которой высыпали на улицу и восторженно приветствовали свою маленькую хозяйку. Та расточала улыбки и воздушные поцелуи, а во второй деревне даже снизошла до того, что вытянула из волос ленту и бросила в толпу. Алая шелковая змейка, лениво извиваясь, опустилась в придорожную пыль, но была тут же подхвачена розовощеким юношей, похоже, только-только начавшим бриться. Я заметил, что у него покраснели даже уши, и подумал, что эта малышка наверняка разбила не меньше сердец, чем ее мачеха.

— Странно, — вполголоса проговорила Флейм, когда мы проезжали мимо поля, на котором трудились крестьяне.

— Что? — обернулся я.

— Они кажутся счастливыми.

Я взглянул на крестьян и понял, что она права. Золотистое солнце заливало поле, ласкало высокие тучные колосья, стебли бурьяна, согнутые спины и прикрытые платками головы. Издалека неслась песня, исполняемая сильным радостным альтом. Люди работали споро, а когда один из крестьян, мимо которого мы проезжали, разогнулся, чтобы утереть пот со лба, я увидел на его губах улыбку.

— Что же тут странного? — искренне удивилась Дарла. — Им хорошо здесь. Налоги очень умеренные. И платят крестьяне, как им удобно: в урожайные годы — зерном, в другие — скотом или овощами. Отец хорошо обращается с ними. Почему бы им быть несчастными?

Мы с Ларсом переглянулись. Можно было бы немало рассказать этой дурочке о буднях простого крестьянина, а лучше — дать ей в руки серп и отправить в поле. Но мы смолчали: и не только потому, что нам, высокородным господам, полагалось умиляться созерцанием радостного труда простолюдинов. Еще и потому, что, говоря начистоту, ни мне, ни Флейм, ни Ларсу до них не было никакого дела. Двести лет назад горстка безумцев возомнила, что крестьяне заслуживают лучшей участи. Крестьяне сильно удивились, и затея переворота благополучно провалилась. Где сейчас кости тех энтузиастов? Никто из нас не мнил себя предводителем бунтарского движения. Да, мы нападали на аристократов, мы унижали их, грабили, порой убивали, но всё это совершалось лишь для нашего извращенного удовольствия. До сих пор помню изумление, в которое повергло всех нас (меня в том числе) робкое предложение Линнетт поделиться награбленным дворянским добром с крепостными разоренного лорда. Какого хрена? Всё равно завтра придет другой лорд и всё отнимет. Так было и будет, какой смысл вносить сумятицу в раз и навсегда устоявшийся порядок?

Да, я не хотел бы оказаться на месте крестьянина, с младых лет и до гробовой доски гнущего спину на хозяйском поле. Но это не означало, что я тут же ринусь помогать всем угнетенным и обездоленным. Такой ерундой занимаются благородные рыцари, а не ублюдки вроде меня.

— О, а вот и замок! Мне кажется, я тут год не была! — благоговейно прощебетала Дарла, выводя меня из раздраженной задумчивости.

Мы чуть придержали коней у массивных дубовых ворот. Дозорные, похоже, узнали Дарлу, и к тому времени, когда мы подъехали ко рву, подвесной мост с грохотом обрушился на берег, взметнув тучу удушливой теплой пыли.

Мы въехали в широкий внутренний двор, усыпанный цветной галькой и мелким песком, словно триумфаторы после решающей битвы. Дарла была права: нас встретили бурей восторгов. Первой выбежала тучная бородавчатая женщина лет сорока, чья фантастических размеров грудь выдавала в ней кормилицу. К ней присоединилась целая толпа. Дарлу обнимали, целовали и обливали слезами радости люди разного пола, возраста и наружности, от кухарок до старика управляющего. Мы скромно стояли в сторонке, не спешиваясь. Флейм насмешливо скалилась, я сохранял нарочитую серьезность, и только Ларс, по обыкновению, оставался невозмутим.

Наконец вспомнили и о нас. Я на миг испугался, что сейчас вся эта зареванная от счастья толпа ринется к нам, но обошлось — всего лишь предложили спешиться и подождать милорда, который, без сомнения, немедленно примет героев, вернувших в родные стены уже оплаканное дитя. Маркиз Аннервиль проявил еще большее радушие — он самолично выбежал нам навстречу, игнорируя меч, безбожно колотящий его по ногам, стоило ему сделать слишком широкий шаг. Это был высокий поджарый мужчина лет пятидесяти, стройный, с превосходной выправкой, впрочем, не военной. Его густые каштановые волосы, заметно тронутые сединой, были уложены естественно и умело, борода и усы удивляли не свойственной рыцарям опрятностью, черты лица были резки и правильны, взгляд ясен и приветлив, а рукопожатие — крепкое и твердое. Я сразу проникся к нему невольной симпатией и одернул себя за это. Мне ли не знать, как обаятельны порой бывают господа аристократы. Они впитывают это с молоком матери (вернее, как это принято у них, с молоком кормилицы) и подчас используют весьма эффективно.

— Как мне вас благодарить?! — воскликнул он, прижимая дочь к груди, когда с формальностями было покончено. — Мы уж и не знали, где ее искать!

— В самом деле? — картинно удивился я и хотел добавить: «Вам нужно было спросить у своего сына», но, поймав умоляющий взгляд Дарлы, умолк. Она права. Не сейчас.

— Мы сделали то, что на нашем месте сделал бы любой благородный человек, — вежливо проговорил Ларс, отвешивая легкий поклон.

— Как бы то ни было, на ближайшие дни вы — мои гости! Прошу, пойдемте со мной!

У меня ныли зубы и сосало под ложечкой от всех этих банальностей. Ларс выдерживал испытание стойко, но Флейм оглядывалась с интересом. Она впервые попала в подобное место официальным (или полуофициальным) путем и не привыкла к такому обращению. Когда Аннервиль поцеловал ей руку, она зарделась в точности как Паулина, натренировавшая этот милый естественный румянец долгими упорными трудами. Флейм же смутилась искренне, снова — уже не впервые за последние дни — меня поразив.

Я взял ее под руку и провел вслед за Аннервилями в башню. Ларс замыкал шествие, словно насмешливый ангел-хранитель, не дающий своим суетливым подопечным потерять голову.