Кэтрин Куртц - Милость Келсона

— Чего, например? — полюбопытствовал Конал. — Ты мог бы сказать более конкретно. И почему бы они вообще стали мной интересоваться?

— Потому что ты сын Нигеля, а он обладает частично активизированным потенциалом.

— Но…

— Не требуй от меня подробностей, — сказал Тирцель, вскидывая руку, чтобы пресечь дальнейшие расспросы. — Если с Келсоном что-нибудь случится, и Нигель займет королевский трон, — ты становишься следующим в линии наследования.

— Я знаю, — едва слышно произнес Конал.

— А это значит, что будет вполне естественным, если твой отец захочет, чтобы ты с этого времени участвовал в делах правления.

— Ну, сегодня он этого не захотел, — проворчал Конал. — Он как раз сейчас совещается с личными советниками. Меня не пригласили.

— Да, на этот раз — нет. Но могу поспорить, что они как раз и обсуждают еще и твою персону, уж поверь мне.

— И?..

— И… — Тирцель вздохнул. — Конал, при дворе есть такие Дерини, о которых ты и не догадываешься… и я не могу назвать их тебе. Возможно, Нигель решит, что тебе следует это знать… пожалуй, ему даже придется сделать это, если тебе придется всегда быть рядом с ним в качестве возможного наследника. А если он это сделает, то им потребуется защита от узнавания.

— Как это… какая защита?

Тирцель пожал плечами.

— Я не могу сказать тебе точно, я и сам не знаю. Но возможно, один из Дерини, которого он сам выберет, — скорее всего, это будет Риченда, — поставит тебе частичную блокировку. Потом тебе назовут остальных Дерини… но ты не сможешь использовать это знание в такой ситуации, когда о Дерини смогли бы узнать посторонние. Это довольно хитрый трюк, вообще-то говоря.

Пытаясь разобраться во всем этом, Конал глубоко вздохнул и осторожно опустил руки на подлокотники стула.

— Эта… эта частичная блокировка… она для нас опасна?

— Только в момент установки, да и то, если мы к этому не готовы, — ответил Тирцель. — К счастью, я отлично знаю, кто больше всего нуждается в защите… так что, думаю, я смогу наладить маскировку поверх твоих защит, так что мы оставим доступ в эту область, и одновременно скроем то, что незачем видеть другим. Так что кто бы ни заглянул в тебя, он лишь сделает необходимую работу, и все. А кроме того, можешь быть уверен, он ничего не увидит.

— Насколько это сложно? Ну, установить маскировку поверх моей защиты… так ты сказал?

— Не слишком сложно для меня, хотя для тебя может оказаться трудновато… ну, прежде всего потому, что понадобится какое-то время. Кроме того, я хочу дать тебе кое-что для подавления рефлекторного сопротивления. Вообще-то нам следует заняться этим прямо сейчас, если ты готов. Уже довольно поздно, я понимаю, но кто знает, когда остальным вздумается включить тебя в важные дела и соответственно принять меры предосторожности!

Конал набрал побольше воздуха и держал его в легких в течение нескольких ударов сердца, а затем медленно-медленно выпустил. То, что предложил Тирцель, звучало пугающе, но это не было и вполовину так страшно, как возможность попасться до того, как он достигнет своей цели. Когда Конал поднял голову, Тирцель не шелохнулся, он лишь смотрел на принца. Внезапно Конал усомнился, действительно ли вот этот Дерини может читать его мысли.

— Сегодня, значит? — прошептал Конал.

Тирцель кивнул.

— Хорошо.

Тирцель тут же направился через комнату, к скамейке, стоявшей у противоположной стены. Небольшая сумка, которую он всегда брал с собой на занятия, лежала там под светло-коричневым плащом; Тирцель несколько секунд рылся в ней, и Конал подошел к нему.

— Налей полчашки воды, — сказал Тирцель, зажигая на ладони магический огонек, чтобы разобраться в нескольких пергаментных свертках, извлеченных из сумки. — Я даю тебе более сильную дозу, чем обычно, но потом, когда мы закончим, я тебе дам противоядие. Возможно, утром у тебя будет немного болеть голова, но не слишком. Это все же лучше, чем вернуться в замок под воздействием наркотика… кто знает, с кем ты можешь встретиться по пути, может, и с кем-то из тех, кому незачем знать о наших делах. Я не хочу, чтобы ты оказался открыт перед ними.

Конал принес воду и смотрел, как Тирцель высыпает в нее содержимое одного из пакетиков; резкий аромат порошка распространился в воздухе, и Конал сморщил нос. Он помнил это средство, хотя и не мог сказать, как оно называется. Обычно и половины пакетика более чем хватало для того, чтобы он в течение нескольких часов чувствовал себя слишком слабым. Когда Тирцель начал размешивать порошок в чашке своим кинжалом, Конал отстегнул меч и снял пояс, обернув его вокруг ножен; когда он клал свое оружие на скамью, он вдруг подумал о том, не может ли человек умереть от слишком большой дозы такого наркотика. И он даже представить не мог, что сотворит с ним подобное количество зелья.

— Тебе лучше сесть, а уж потом выпить это, — сказал Тирцель, отвечая на невысказанный вопрос; он махнул рукой в сторону стула, стоявшего у очага. — Если не сядешь, можешь свалиться еще до того, как выпьешь все до дна. Такое количество ударит по тебе, как мул копытом. Но зато я обещаю, что ты не почувствуешь того, что я буду делать.

— Слабое утешение, — пробормотал Конал, усаживаясь на стул и осторожно принимая чашку из рук Тирцеля. — Будут какие-нибудь особые наставления?

— Нет, все как обычно. Глубоко вздохни и постарайся расслабиться. Максимально опусти защиту, насколько сможешь. А потом разом выпей это.

— Легко тебе говорить, — буркнул Конал.

Но он сделал все именно так, как велел ему его наставник, — он сознательно расслабил тело на вдохе, потом волевым усилием ослабил защиту, одновременно с медленным выдохом. Когда он сделал второй вдох, он одним глотком осушил чашку, умудрившись почти не обратить внимания на отвратительный вкус напитка.

Он успел только закрыть глаза и почувствовать, как Тирцель забирает чашку из его руки. А потом комната закружилась, и ему пришлось изо всех сил вцепиться в подлокотники стула, чтобы его не затянуло в… в ничто.

Он изо всех сил зажмурился, жадно хватая ртом воздух. Он почувствовал, как некие бесплотные руки легли на его голову, и от них пролилась тихая прохлада на его пылающий лоб, на дрожащие веки, на шею… утешающая, ободряющая прохлада, — но одновременно он ощутил все нарастающее давление в глазах, изнутри, — такое, что его череп, казалось, вот-вот взорвется… Потом в ушах раздался бешеный грохот, а на языке и в глубине горла разлилась отвратительная обжигающая горечь.

А потом на него накатила черная волна и унесла его прочь — в ничто, и он кружился в этом ничто, и касался этого ничто, и это ничто охватило и поглотило его… и наконец он провалился в благословенное забвение.