Кэтрин Куртц - Милость Келсона

Дугал как раз стремился максимально использовать ту возможность, которую Дункан предоставил ему, заплатив за нее так дорого, когда вдруг почувствовал, как последнее звено внутренней цепи, соединявшей его с отцом, лопнуло. Дугал рванулся вперед, повинуясь силе приказа, посланного ему Дунканом, — и потому, что приказ сам по себе был таков, что не выполнить его было невозможно, и потому, что необходимо было действовать… тут не могло быть и речи о неповиновении. Ближайшие к нему меарцы дрогнули, на мгновение ударившись в панику при виде внезапно вспыхнувшего прямо среди них пламени, и Дугал дал шпоры своему коню, бросив его в брешь, образовавшуюся благодаря испугу врага и его временной неспособности действовать решительно; полдюжины человек из его клана устремились следом за ним. Он не мог сейчас позволить себе думать о том, что означает внезапное молчание его отца, но он в то же время отказывался верить в то, что Дункан мертв.

А еще у него не было времени объяснять, почему он должен поступить именно так, — тем немногим его воинам, которые сумели удержаться рядом с ним, когда он бросился бежать. Когда они бешено скакали прочь от знамени Кассана, Кьярд смотрел на Дугала, как на сумасшедшего, а трое остальных наверняка приняли его за труса, решившего спасти свою собственную шкуру, оставив своих солдат обреченными на смерть или плен.

Дугал мимоходом подумал, что, пожалуй, до самого дня своей смерти (который мог наступить очень скоро, если бы он не сумел сейчас уйти от погони) он, наверное, будет помнить полный отвращения взгляд старого Ламберта, брошенный им на Дугала, когда, на полном скаку, тот содрал с себя шлем, увенчанный графской короной, и отшвырнул его прочь, крикнув остальным, чтобы они не отставали.

И они последовали за ним, старательно прикрывая его с флангов и с тыла, — но их осталось всего четверо, кроме самого Дугала, — четверо, избежавших взмахов страшной косы смерти, несшихся на юго-запад, подальше от кипения битвы. Они последовали за ним, но Дугал знал, что ему понадобится очень много времени на то, чтобы вернуть их уважение, — если это вообще было возможно.

Почти час они скакали без передышки, как одержимые, играя с противником в смертельные «пятнашки», не замедляя хода, пока их кони не выдохлись окончательно, и пока Дугал не понял в точности , что они наверняка оторвались уже и от последнего из преследовавших их небольших отрядов меарской конницы.

Но когда они спустились в небольшой распадок, чтобы дать лошадям передохнуть, и Дугал отбросил в сторону не только свой щит, но даже и клетчатый плед Мак-Ардри, и приказал остальным сделать то же самое, — он увидел, что его маленький отряд готов поднять самый настоящий мятеж.

— Делайте что сказано! — рявкнул он, расстегивая свою графскую перевязь и снимая с одежды значки с символами вождя клана. — Мы пока что ушли не слишком далеко. Если нас увидит меарский патруль, и решит, что мы достаточно важные персоны, — все, что мы уже сделали, окажется напрасным. Дальше мы отправимся как простые солдаты.

— Ты оскорбляешь простых солдат, парень, — пробормотал Кьярд, хотя и повинуясь приказу; он, как и все остальные, снял свой плед и энергичным жестом забросил его в кусты. — Даже самый простой из солдат не оставит своего командира погибать, если у него есть хоть капля чести!

Эти слова сильно задели Дугала, который и без того уже чувствовал себя ниже пыли под копытами их коней, но он заставил себя сдержаться и никак не отреагировать на сказанное. Он лишь внимательно осмотрелся по сторонам, выясняя, есть ли у них возможность двинуться дальше.

— Я не могу обсуждать это сейчас. Кьярд, — негромко произнес он. — Я постараюсь объяснить все после. Так мы едем или нет?

— Мы, простые солдаты, останемся со своим вождем, — ответил Кьярд. — Даже если он того не заслуживает.

— Я сказал — после! — резко бросил Дугал, и его глаза опасно блеснули, предостерегая спутников.

Они снова двинулись вслед за ним, и он осторожно вывел их из распадка, направляясь на юг, — но он чувствовал спиной их отвращение к себе, оно давило его буквально физически, давило, колотило, толкало вперед, несмотря на то, что он все сильнее цепенел внутренне от неизвестности, он так и не знал, что произошло с Дунканом… Если бы они уже добрались до более безопасных районов, он, пожалуй, попытался бы объяснить им, в чем дело, — если бы они захотели его слушать. Но ему куда важнее было сейчас разобраться с другим: как именно, каким способом он может бросить свою нетренированную мысль достаточно далеко, чтобы повиноваться своему отцу и предупредить Келсона… ведь пока что король был вне пределов досягаемости для него, и лишь когда наступит ночь, уснувший король станет более восприимчивым к его неумелым попыткам наладить мысленную связь. А он даже не знал, сумеет ли он вообще прожить так долго.

И потому сейчас его первейшим долгом было оставаться на свободе до тех пор, пока не настанет подходящий час для попытки. А пока этот час не пришел, он должен скакать, скакать, все вперед и вперед, сокращая физическое расстояние между собой и королем… и оставляя все больше и больше миль между собой и тем человеком, который, хотя об этом и не знали мчавшиеся следом за ним воины, был не только его командиром, но и его отцом.

Его отец тем временем находился в положении куда более худшем, чем Дугал мог бы себе вообразить. Дункан не был мертв, но он почти желал умереть. Когда он начал понемногу выбираться из беспамятства, плывя сквозь красный туман боли, заполнивший его голову, то первым, что он сумел осознать, оказались чьи-то руки, шарившие по его телу, обдиравшие с него оружие и доспехи… а еще одна пара рук пыталась разжать его челюсти.

— Заставьте его проглотить, обязательно проглотить, — услышал он знакомый голос прямо над собой, рядом, совсем близко, и тут же ощутил на языке горечь вливаемой в его рот жидкости.

Горони! А в напитке была мераша!

Мгновенно пробудившийся мощный инстинкт самосохранения в одну секунду вернул Дункану полное сознание. И, несмотря на безумную боль в голове, он яростно дернулся, отворачиваясь и выплевывая то, что уже попало ему в рот, и в то же время выгибаясь дугой в отчаянной попытке высвободить тело.

Но грубые и сильные руки тут же снова прижали его плечи и голову к земле, так, что он уже не мог даже шевельнуться. За краткое мгновение борьбы в попытке вырваться на свободу он успел лишь заметить, что его окружают люди в кольчугах и латах, в белых плащах с синими крестами на них, — люди с неподвижными холодными глазами… и тут же чьи-то руки снова поднесли к его лицу чашу.

— Нет!..