Кэтрин Куртц - Милость Келсона

Он сумел снова выплюнуть напиток, забрызгав державших его врагов, но они просто влили в его рот еще одну порцию. Он пытался сжать мышцы горла, чтобы жидкость не проникла внутрь, но кто-то опытной рукой коротко ударил его в солнечное сплетение. Он невольно глотнул воздух, и напиток попал в его дыхательное горло, заставив его закашляться, — и, сам того не желая, проглотил какую-то часть жидкости. Он мог бы вызывать рвотный позыв, чтобы извергнуть проглоченное, — но рука в кожаной перчатке легла на его рот и нос, зажав их, и он какое-то время не мог даже дышать, — и тут кто-то нажал на его сонную артерию.

Он все еще продолжал бороться, когда в глазах у него начало постепенно темнеть, а руки и ноги свело судорогой. Но что было хуже всего, так это то, как он чувствовал: мераша протягивает свои невидимые усики, лишая его способности к самоконтролю.

— Ну, я думаю, еще глоточек не помешает, святой отец, — произнес насмешливым тоном ненавистный голос, и снова чьи-то руки вцепились в его челюсти, разжимая их, и горькая жидкость еще раз наполнила его рот. — Вам придется это проглотить.

Его чувства и ощущения уже исказились и ослабли под воздействием наркотика, его нос был зажат, в рот все лился и лился горький напиток… и он обнаружил, что совершенно не в состоянии сопротивляться. Его тело было убеждено в том, что он вот-вот задохнется. И, к его собственному ужасу, его горло как бы само собой несколько раз конвульсивно сократилось, и ему стало больно от того, что он проглотил. Наркотическое зелье проскользнуло в его желудок, как ледяной змей, рассылая сигналы гибели во все уголки его нервной системы.

А те, кто стоял вокруг, теперь просто наблюдали за ним, — они переговаривались между собой и смеялись, пока он извивался и корчился на земле, кашляя и задыхаясь… он повернулся на бок и, обхватив голову руками, качал ею, мыча и ничего не соображая. И его ощущения и мысли все расплывались и расплывались, покидая его с каждым ударом сердца, — но в его затуманившейся памяти вдруг всплыла другая сцена, в которой участвовали Горони и мераша .

…Горони — посреди пылающей подвальной комнаты в монастыре святого Торина. А перед ним — столб, приготовленный для того, чтобы привязать к нему и сжечь еретика Дерини, оказавшегося настолько беспомощным, чтобы попасть в ловушку.

Только в тот раз беспомощным пленником Горони был Аларик, а Дункан тогда сумел прорваться сквозь пламя и спасти его. Но сейчас, даже будучи одурманенным наркотиком, Дункан понимал, что ролям не суждено перемениться, и Аларик не спасет его. Если Дугал не сумеет каким-то образом совершить чудо, Аларик может даже и не узнать о том, в какое невероятное положение попал Дункан, — до тех пор, пока Дункан не умрет.

Грубые руки перевернули его на спину, ловко содрав с него бриджи, а кто-то сильно потянул его за палец, снимая епископское кольцо. Он не в силах был остановить их; он даже не мог просто повернуть голову, не вызвав этим приступа одуряющей тошноты и слабости. Они не стали ни связывать его руки, ни даже просто удерживать их, когда новая фигура, в белой одежде, появилась в поле его зрения, встала у его ног и пристально уставилась на него. Жиденькие седые волосы стояли над головой этого человека, словно нимб, на его груди красовался синий крест, а его голубые глаза светились торжеством. Он улыбнулся, когда Горони подал ему епископское кольцо, и несколько секунд вертел его в пальцах, прежде чем надеть на свою руку, рядом с таким же перстнем.

— Итак, мой неуловимый священник Дерини, — тихо заговорил Эдмунд Лорис, — я уверен, что для нас настало наконец время поговорить о многом. Ты и твои сотоварищи Дерини причинили мне довольно хлопот и неприятностей. И я намерен отплатить вам тем же.

— Мне не слишком нравится то, что мне пришлось делать сегодня, — сказал один из таких сотоварищей Дерини.

Морган стоял у входа в шатер, в котором обосновались они с Келсоном, и в котором он совсем недавно закончил допрос последнего из сорока меарских офицеров. Он смотрел наружу. На другой стороне поляны плоды его трудов еще дергались, повешенные на ветвях дерева, — рядом с давно уже бездвижными телами Итела и Брайса.

Келсон, с унылым видом сидевший за столом за спиной у Моргана, отодвинул тарелку с более чем скромным походным обедом и фыркнул, скривившись от отвращения.

— Думаешь, мне это нравится?

— Я не знаю.

— Ты не знаешь? — повторил пораженный Келсон.

Морган через плечо оглянулся на короля, потом снова с хладнокровным видом уставился на дерево-виселицу на другой стороне поляны, — рядом с деревом уже стоял похоронный наряд, ожидавший, когда можно будет снять четырех казненных офицеров. Никто лучше Моргана не знал, что эти четверо действительно заслужили то, что получили, — своими издевательствами над горожанами и крестьянами Меары… но все равно Морган был возмущен тем, что Келсон заставил именно его вынести окончательный приговор.

Келсон уловил отзвук этого негодования, резко встал, пересек шатер и гневным жестом опустил полотнище входа, закрыв неприятное зрелище.

— Думаешь, это поможет? — спросил Морган.

Келсон на глазах сник; он крепко стиснул в руке край полотна и опустил голову.

— Мне бы следовало позволить Ителу и Брайсу поговорить со священником, ведь так? — прошептал он.

— Это был бы вполне благородный жест, — ответил Морган.

Келсон горестно вздохнул, покачав головой, и Морган увидел, что на глазах короля выступили слезы, которые он даже не стал вытирать.

— Генри Истелину не было оказано подобной милости, — сказал Келсон, не глядя на Моргана. — А ты… как ты думаешь, он отправится прямо в ад из-за того, что умер без отпущения грехов?

— А как ты думаешь? Неужели ты считаешь, что всемилостивый Господь проклянет своего верного слугу просто потому, что ему не позволили выполнить формальный, чисто внешний обряд, якобы необходимый для спасения души? — ответил вопросом Морган.

Так как Келсон в ответ отрицательно качнул головой, Морган продолжил:

— Ну, и по той же самой причине я полагаю, мы вполне можем предположить, что если Ител и Брайс искренне раскаялись во всех тех преступлениях, за которые их подвергли казни, Господь вряд ли проклянет их и откажется от них. — Морган умолк на мгновение-другое, чтобы перевести дыхание. — Однако на будущее… и на тот случай, если я все-таки ошибаюсь, я мог бы предположить, что милосердие так же к лицу королю, как и нашему Господу… и что милосердие ничуть не мешает отправлению правосудия. Тем более, что тебе это ничего не будет стоить, — если ты дашь им немножко времени, чтобы подготовиться к смерти… хотя, конечно, мне понятно, почему ты отказал им, я имею в виду Итела и Брайса.