Дэн Абнетт - Инквизитор Эйзенхорн

Помещение было обшито панелями на треть высоты от пола, стены по большей части закрывали лакированные полки, уставленные дорого переплетенными книгами и информационными планшетами. Разумно размещенные светосферы парили по углам комнаты на высоте человеческого роста, переключенные на слабый свет. Набор диванчиков с закругленными спинками и очень мягких кресел выстроился перед керамическим камином, где горели поленья.

Под выходящими на запад окнами с ромбовидным остеклением располагался стол, выполненный в виде широкого полумесяца из полированного дюросплава и парящий в метре над ковром на гондолах пассивных суспензоров. Стол был чистым и пустым.

Я сел за него, чуть ослабив гидравлику письменного стула — ростом я был на полголовы выше Эна Фрогре, — и стал вглядываться в зеркальную, кое-где поцарапанную поверхность. Не было никаких признаков контрольной панели, но плавный взмах моей руки над столом пробудил теплочувствительные пластины, встроенные в столешницу из дюросплава. Я коснулся нескольких из них, но они отзывались только на прикосновения Эна — возможно, чтобы они заработали, требовалась правильная комбинация рисунка ладони и генетического ключа.

Либо это, либо программное обеспечение инквизиционного уровня. Я отстегнул инсигнию, которую носил на груди своего черного кожаного плаща, и сдвинул в сторону крышку на сигнальном порту. Низко опустив устройство к поверхности стола, я принудительно ввел в панель несколько программ пурпурного уровня, отключающих системы безопасности. Сопротивление было сломлено практически моментально, у меня даже не запросили паролей.

В этот стильный стол — за подобную мебель Эну наверняка пришлось выложить целую уйму денег — был встроен довольно мощный когитатор, вокс-пикт связь, почтовый архив, два банка данных и центральный пульт управления простыми электронными системами замка. Отдельные страницы файлов и писем могли выводиться в виде факсимиле на поверхности писчей доски, а одним прикосновением пальца их можно было перелистывать или убирать. Эн отказался от любых бумажных архивов.

Я немного поиграл с устройством, но самой интересной обнаруженной мной вещью оказался список счетов, поступивших за услуги, оказанные во время праздника, и список приглашенных. И то и другое я скопировал к себе на планшет.

За этим занятием меня и застали Елизавета с Габоном. До того Биквин опрашивала прислугу, а Фелипп отсутствовал, изучая окрестности.

— Здесь было более девяти сотен гостей, сэр, — сказал он, — и, может быть, еще сотен пять музыкантов, актеров и прочего карнавального люда.

— Откуда они прибыли?

— По большей части из Менизерра, — ответил он. — Местные актеры, несколько трубадуров и уличных акробатов с еженедельной текстильной ярмарки. Крупнейшими группами были труппа Каликина — это известные бродячие актеры — и выездная ярмарка Сансабля — эти устраивают игрища, аттракционы и помогают организовать досуг.

Я кивнул. Габон, как обычно, оказался обстоятелен. Это был низкорослый, худощавый мужчина в возрасте ста пятидесяти лет, с коротко подстриженными черными волосами и кустистыми усами, отслуживший около семидесяти лет арбитром в Дорсае, а затем уволившийся и перешедший на службу ко мне. Фелипп носил простой, лишенный всяких излишеств темно-синий костюм, мастерски сшитый так, чтобы скрывать кобуру под мышкой.

— А что у тебя? — поинтересовался я у Елизаветы. Она присела на один из диванчиков.

— Ничего примечательного. Вся прислуга пребывает в неподдельном шоке и печали в связи с этой смертью. И все с гневом отбрасывают мысль о том, что у твоего друга могли быть какие бы то ни было враги.

— Мне же довольно очевидно, что таковые имелись, — произнес я.

Елизавета сунула руку в складки своего платья и выудила оттуда небольшой твердый предмет. Она бросила его на столешницу, и тот приземлился со щелчком. Затем из него выдвинулись четыре многосуставные лапки, на которых он и устремился к моей ладони.

Я перевернул вверх ногами подбежавший ко мне ядоискатель и нажал на рычажок, спрятанный в его брюшке. Над проектором, встроенным в головку устройства, возник шарик гололитической энергии, и я стал вчитываться в высветившиеся слова, осторожно поворачивая механизм вокруг оси.

— Следы лхо, обскуры и ряда других наркотиков второго и третьего классов в парковой зоне и комнатах прислуги. В конюшенном блоке обнаружились признаки семян пеншля. Снова лхо, а вместе с ним небольшие количества листерий и кишечных палочек на кухне… кхмм…

Елизавета пожала плечами.

— Типичная смесь увеселяющих препаратов, которую и следовало ожидать. Ничего из этого не обнаружено в больших количествах, да и кухня так же чиста, как любая другая. Ты получишь точно такие же показания и в Спаэтон-Хаус.

— Возможно. Но вот семена пеншля довольно необычны.

— Очень мягкий стимулятор, — сказал Габон. — Не знал, что кто-то его еще употребляет. Были времена, когда они были излюбленным зельем квартала художников в Дорсае. Тогда я еще был арбитром. Семена сушатся, а затем закатываются в папиросы и курятся. Несколько богемное, старомодное курево.

— Большая часть следов, найденных на улице, приведет нас к приглашенным артистам, — задумался я, — и к прислуге, наслаждавшейся выпавшим свободным временем, и не слишком благочестивым гостям. Но что насчет конюшенного блока? Неужели кто-то из конюхов Фрогре курит пеншель?

Елизавета покачала головой.

— Они освободили много помещений в конюшенном блоке, чтобы у ярмарочных торговцев хватало места.

Я опустил устройство обратно на стол, и ядоискатель закачался, восстанавливая равновесие.

— Значит, по факту не найдено ничего предосудительного. И конечно же, никаких серьезных ядов.

— Вообще никаких, — произнесла Елизавета.

Проклятье. Учитывая описание смерти Эна, я был почти уверен, что причиной тому стал яд. Какой-нибудь изощренный токсин, использующийся профессиональными убийцами и оставшийся незамеченным при первичном медицинском обследовании. Но ядоискатель Биквин был надежным и высококлассным устройством.

— Что будем делать? — спросила она.

Я протянул ей свой информационный планшет.

— Отправь его содержимое Эмосу по прямому вокс-включению. Посмотрим, к каким выводам сможет прийти Убер.

Убер Эмос был моим старинным и верным научным помощником. Если кто и мог разглядеть причины и провести связи, так это он.

Начало смеркаться. В одиночестве я вышел наружу, чувствуя раздражение и беспомощность. Настроение было отвратительным. Я прибыл сюда, чтобы сделать одолжение вдове своего друга и предложить ей свои услуги, но дело оказалось мне явно не по зубам. Я был имперским инквизитором, а с этой задачей вполне должны были справиться местные арбитры. Предполагалось, что я разрешу все вопросы в течение всего нескольких часов, уладив проблемы за счет быстрого и неофициального расследования, и удалюсь, вознагражденный благодарностью семьи, избавленной от продолжительного и изматывающего дознания.