Тэд Уильямс - Скала прощания

Поэтому я покажу вам то, что я увидела, тогда и вы тоже поймете. Если мы все еще сможем отворачивать лица свои, во всяком случае мы больше не сможем притворяться. Мы можем какое-то время удерживать зиму, но в конце концов она поглотит и нас. — Голос ее вдруг набрал мощь, хотя в нем слышалась печаль. — Если мы с радостью бросаемся в объятия смерти, давайте хотя бы признаем, что мы именно это и делаем! Давайте хоть раз посмотрим на себя честно, пусть и в конце пути.

Амерасу опустила взгляд, как будто устав от душевных страданий. Последовала минута молчания, затем некоторые начали разговаривать между собой, и тогда лицо ее снова обратилось к ним, и она положила руку на луноподобный диск.

— Это Туманная лампа, которую моя мать захватила из Тумет'ай, когда ползучий иней поглотил город. Как и чешуя Великого Червя, как Говорящее Пламя, поющий Шард и Пруд в великой Асу'а — это дверь на Дорогу снов. Она мне многое открыла, теперь пришла пора поделиться с вами этими видениями.

Амерасу наклонилась и легко коснулась чаши, стоявшей перед каменным диском. Бело-голубое пламя взметнулось и загорелось без фитиля над бледным краем чаши. Диск начал светиться таинственным светом. Затем, по мере того, как он разгорался, весь зал Ясиры начал темнеть, пока Саймону не показалось, что день угас и луна, упав с неба, повисла перед ним.

— В наши дни Страна сновидений приблизилась к нам, — сказала Амерасу, — подобно тому, как зима Инелуки окружила и изгнала лето. — Ее голос, звучавший достаточно четко, показался тихим, как шепот. — Земля сновидений пришла в движение, и будут моменты, когда трудно будет удерживаться на дороге, поэтому прошу вас помочь мне вашими мыслями. Ушли те времена, когда дочери Дженджияны могли говорить через Свидетелей так же четко, словно в ухо. — Она взмахнула рукой перед диском, и в помещении стало еще темнее. Нежное царапание крыльев бабочек стало слышнее, как будто они уловили перемены в воздухе.

Диск начал светиться. Голубоватое пятно, подобное туману, пронеслось по его поверхности; когда оно исчезло, Туманная лампа потемнела. В этой темноте появились сверкающие звездочки и начала расти какая-то бледная тень, возникшая у основания диска. Это была гора, белая и остроконечная, как бивень, и бледная, как кость.

— Наккига, — произнесла Амерасу из темноты. — Гора, которую смертные называют Пик Бурь. Здесь живет Утук'ку, которая скрывает свой возраст под серебряной маской, не желая признать, что тень смерти может коснуться и ее. Она страшится Небытия больше, чем кто-нибудь из нашего рода, хотя она последняя из старшего поколения — последняя из Рожденных в Саду. — Амерасу тихо засмеялась. — Да, моя прабабушка чрезвычайно тщеславна. — На миг сверкнул металл, но Туманная лампа, затянувшись было дымкой, снова показала гору. — Я ее чувствую, — сказала Амерасу. — Она ждет, как паук. В ней нет никакого пламени справедливости, как в Инелуки, каким бы бешеным он ни стал. Она желает только уничтожить всех, кто еще помнит, как она была унижена в очень далеком прошлом, когда мы разделились. Она приютила мятежный дух моего сына; они питают ненависть друг друга. Теперь они готовы сделать то, что планировали на протяжении столетий. Смотрите!

Туманная лампа начала пульсировать. Белая гора приблизилась, она дымилась под холодными черными небесами, потом внезапно растаяла в темноте. Через несколько мгновений она исчезла, оставив лишь бархатную тьму.

Прошло много времени. Саймон, который впитывал каждое слово ситхи, вдруг почувствовал растерянность. Снова в воздухе возникло ощущение грозового заряда, более сильного, чем раньше.

— О! — воскликнула потрясенная Амерасу.

Ситхи вокруг Саймона зашевелились и забормотали. Недоумение перешло в смятение, и в них начали прорастать семена страха. В середине Лампы появился серебряный блеск, который растекся по периферии, как масляное пятно по поверхности лужи. Серебро растеклось и задвигалось, пока не превратилось в лицо — неподвижное женское лицо, с которого пристально смотрели глаза — из узких щелок.

Саймон беспомощно наблюдал эту серебряную маску, глаза его начало жечь, они наполнились слезами испуга. Она была такой старой и сильной… сильной.

— Прошло много лет, Амерасу Но-э Са'Онсерей. — Голос королевы норнов был удивительно мелодичным, но сладость ее речей не могла полностью скрыть ужасную извращенность, таившуюся в ней. — Прошло много лет, внучка. Ты что же, стыдишься своих родных с севера, что раньше нас в себе не пригласила?

— Ты надо мной смеешься, Утук'ку Сейт-Хамаха, — голос Амерасу дрогнул, в нем угадывалась тревога. — Все знают причину твоего изгнания и разделения наших семей.

— Ты всегда стояла за добродетель и справедливость, малышка Амерасу. — Насмешка в голосе королевы норнов вызвала у Саймона озноб. — Но праведники постепенно начинают вмешиваться в чужие дела, чем всегда и отличался ваш клан. Вы отказались согнать смертных с этих земель, что могло бы всех спасти. И хотя они уничтожили Рожденных в Саду, ты все еще с ними возишься. — Дыхание Утук'ку вырвалось со свистом. — А-а! Вон и сейчас один из них среди вас!

Саймону показалось, что сердце его расширяется, перекрывая дыхание. Эти жуткие глаза уставились на него — почему Амерасу не прогонит ее?! Ему захотелось закричать, убежать, но не мог. Ситхи вокруг, казалось, также окаменели.

— Ты все упрощаешь, бабушка, — сказала, наконец, Амерасу. — В тех случаях, когда не прибегаешь к явной лжи.

Утук'ку рассмеялась — звук был такой, что мог заставить плакать камни.

— Как ты глупа! — вскричала она. — Это я-то упрощаю? Ты слишком много позволяешь себе. Ты слишком долго занималась делами смертных, но ты упустила самое важное. И это тебя погубит!

— Я знаю о твоих намерениях! — сказала Амерасу. — Ты, возможно, и забрала останки моего сына, но даже через смерть я могу распознать его мысли. Я видела…

— Довольно! — злой крик Утук'ку пронесся по Ясире, холодный порыв ветра примял траву и заставил бабочек панически затрепыхаться.

— Довольно. Ты сказала последнее слово и вынесла себе смертный приговор. Это твоя смерть!

К ужасу присутствующих Амерасу задрожала, сопротивляясь какой-то невидимой сдерживающей силе, глаза ее были расширены, рот беззвучно двигался.

— И вы больше не станете вмешиваться, ни один из вас! — голос королевы норнов срывался. — Довольно притворного мира! Конечно! Наккига отрекается от всех вас!

По всей Ясире ситхи издавали крики изумления и гнева. Ликимейя бросилась к темной фигуре Амерасу, в то время как лицо Утук'ку замерцало и исчезло с поверхности Туманной Лампы. Свидетель на миг потемнел, но лишь на миг. Крохотная красная точка загорелась в самом центре, крошечная искорка, которая упорно разгоралась, пока не превратилась в трепещущее пламя, в алом отблеске которого стали видны испуганные лица родителей Джирики и онемевшей Амерасу. Две темные дыры отверзлись в пламени — глаза без блеска на огненном лице. Саймона охватил ужас, тиски которого были так сильны, что у него задрожали мышцы. Холодной жутью веяло от этого колеблющегося лица, как веяло бы жаром от обычного костра. Амерасу перестала бороться, замирая, как бы обращаясь в камень.