Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

– Потому что мне сорок три года. Считается, что именно в этом возрасте женщина должна озаботиться поисками молодого любовника. Но я выбиваюсь из графика… И не нужно делать вид, будто вы оскорблены. Я просто расставила точки над некоторыми часто встречающимися «i». Теперь вы знаете, что моя симпатия к вам не является следствием гормональной бури в увядающем женском организме. А у меня есть некоторые основания надеяться, что ни один из моих дружеских жестов не будет истолкован как возрастное блядство.

– Я в курсе, – срываюсь на крик, швыряя книги в коробки, – что человеческие отношения не ограничиваются взаимными сексуальными домогательствами. И не предполагал, что произвожу впечатление придурка, который…

– Да что ж вы орете-то так? – невинно умиляется Раиса. – Впрочем, я даже рада, что вы возмутились. Это так… так трогательно. Сколько, вы говорили, вам лет?

– Сколько есть, все мои, – бурчу. – Между прочим, совсем недавно мне присоветовали не иметь дел с «женщинами, созданными для любви» и «мужчинами, созданными для войны». И что бы я делал, если бы вы действительно решили меня охмурить? Все бросить и в бега? Такие дела, Раиса свет Адольфовна, такие дела…

– Ну и советчики у вас, – изумляется она. – Мне бы таких… Кто присоветовал-то?

– Одна рыжая гадалка, – вздыхаю. – Очень хорошая гадалка, встреча с которой перевернула мою жизнь… даже нет, не перевернула, а перекрутила на манер ленты Мёбиуса. Я бы вас познакомил, но она живет в другом городе. Я оттуда уехал, а она осталась.

– Ну, раз так, ничего не попишешь. Собирайте манатки и поехали на склад. Обедать-то вам со мною все равно придется, – ухмыляется моя начальница.

– С любовью и удовольствием, – склоняюсь в смиренном поклоне, приличествующем эпизодическому персонажу «Тысяча и одной ночи».

Обед – это прекрасно и удивительно. Я так долго не ел по-человечески, что желудок вправе жаловаться на меня в международный суд. Все видные правозащитники будут на его стороне, и слово «геноцид» не раз прозвучит в зале заседаний. Поспешно закрываю коробку с остатками книг, хватаю лоток и с проворством гонщика «Формулы-1» влачу его в направлении Гнездниковского переулка.

«Знаю, висел я в ветвях на ветру девять долгих ночей…»

Пока Раиса подсчитывает мою выручку и терзает калькулятор, дабы выплатить проспоренные проценты, я слоняюсь по заваленному книгами помещению. Глазею. На стене обнаруживается копия лицензии на торговлю. Название фирмы, куда я столь внезапно поступил на службу, обескураживает.

– Раиса, – спрашиваю осторожно, – а вы… вы что, поначалу похоронное бюро намеревались открыть? Почему кооператив «Харон»?

Она смеется.

– Что, испугались? То-то же, будете в следующий раз знать, как наниматься на работу, не наведя справки о фирме!

– Но все-таки почему?

– А на этот вопрос, товарищ Максим, есть несколько ответов. Официальная версия, которую я всем рассказываю, гласит, что мы с компаньоном пошли регистрировать фирму, как-то не подумав заранее о том, что придется дать ей название. И вот, когда в последний момент обнаружилось, что мы понятия не имеем, как именуется наш новорожденный кооператив, Венька толкает меня в бок и просит: «Раечка, ты такая начитанная, вспомни, лапушка, какое-нибудь красивое слово, чтобы древнее было, из античности, но незаезженное, не „Гермес“ какой-нибудь и не „Афродита“. Давай, скорее!» И тут я, вознамерившись его подколоть, говорю ехидно: «Харон». Шучу, конечно. При этом совершенно уверена, что Венька знает, кто такой Харон: это ведь все знают. А он, отморозок, радуется, говорит: «Умничка ты моя!» – и через минуту наши бумаги заполнены, печать поставлена, а я молчу, как идиотка, и проклинаю попавшую мне на язык смешинку, поскольку менять что-либо уже поздно… Конечно, потом Веня пришел в себя и вспомнил, кто такой Харон.

– Это официальная версия? – уточняю. – А как звучит неофициальная?

– А с неофициальной подождем. Может быть, Веня сам вам расскажет. Он нас, кстати, уже ждет, а мы тут деньги считаем.

– Это вы деньги считаете, а я покорно жду благоприятного исхода… Так мне предстоит знакомство с еще одним господином и повелителем?

– Что это вас на восточные мотивы пробило? Да, конечно, Вениамин хочет с вами познакомиться. Имеет полное право знать своих сотрудников в лицо, хоть и нечасто им пользуется… Ему очень понравилась история нашего с вами знакомства. Особенно цитата из Чехова про воровство, ну и «поступил на службу к Белой Колдунье» – Венька просто пищал! «Белая колдунья» – это, знаете ли, мое студенческое прозвище: в те времена я обесцвечивала волосы и гадала по руке всем желающим. Но по сравнению с вами я, конечно, просто дурачила народ.

Я почему-то тушуюсь. От ее похвалы чувствую себя самозванцем. Фальшивособытчиком (как фальшивомонетчик создает лживые денежные знаки, не имеющие подлинной ценности, так и я порой инициирую события, которые кажутся сторонним наблюдателям чрезвычайно важными, но на деле не заслуживают внимания).

– А он, случайно, не создан для войны, этот ваш компаньон? – спрашиваю, насильственно переключаясь на более актуальную тему. – Может, мне все же пора в бега пускаться…

Вроде бы в шутку интересуюсь, а с другой стороны, мне и правда надо это знать. Раиса отвечает вполне серьезно:

– Вряд ли Веня создан для войны. Скорее уж наоборот. Он все-таки поэт.

– Правда? – вежливо изумляюсь.

– Правда, правда. Только имейте в виду: я вам ничего не говорила. Он скрытничает… Вот ваши миллионы, поехали.

Скрытничающий поэт Вениамин оказался тонкокостным, худым, лысым, но очень моложавым дядей, надежно упакованным в джинсовую кольчугу. Все предметы его гардероба были изготовлены из этой ткани: рубашка, брюки, куртка – еще ладно, но и легкие летние туфли, и сумка, и кепка, из-под которой на меня строго взирали небольшие яркие глаза, тоже словно бы выкрашенные синей краской индиго. Ни здороваться, ни тем более представляться он не стал, а сразу же заявил:

– Вас долго не было, я заскучал и развлекался, делая заказы. Райкины вкусы мне известны, а с вашим рационом, Максим, пришлось действовать наугад. Не знаю, любите ли вы осетрину, но я ее для вас заказал. Угадал?

– Угадали, – киваю. – Спасибо.

(На самом-то деле я не знаю, люблю ли осетрину, потому как до сих пор никогда ее не пробовал. Ну вот, значит, сегодня мне предстоит отяготить себя новыми знаниями… и, вероятно, новыми печалями?)

Поначалу, минут десять, я пребываю как бы под наркозом: дистанция между Максом действующим и Максом осознающим от смущения всегда увеличивается, а я чрезвычайно смущен. Я обычно легко нахожу общий язык с незнакомыми женщинами, но чертовски стесняюсь незнакомых мужчин. Сам не знаю, почему так происходит. Однако заказанный в полузабытьи джин-тоник делает свое дело: еще несколько глотков, и я смогу не только бестрепетно взирать на нового знакомца, но и контролировать тот вербальный вздор, который производит мой затмившийся от смущения рассудок…