Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Веня появился минут через пять. Огляделся по сторонам, нахмурился, пошарил по полкам, достал пачку толстых стеариновых свечей, вручил их мне.

– Давай, устанавливай освещение. Вон в том ящике лежит пустая тара, можешь использовать ее в качестве канделябров… А то интерьер какой-то депрессивный. В такой обстановке вполне можно к утру повеситься, ага?

– Есть такое дело, – говорю, извлекая из кармана зажигалку. – А этот дед кто? Домовой?

Ловлю себя на том, что положительный ответ показался бы мне не шуткой, а констатацией вполне заурядного факта: ну да, пожилой, пьющий домовой присматривает за домом в отсутствие хозяина – а как иначе-то?.. Следует признать, что мои представления о мироустройстве за последние полгода претерпели кардинальные изменения. Вероятно, необратимые. Но реальность пока не спешит под меня подстраиваться. Ставит меня на место, с Вениной помощью.

– Сторож он местный. Живет всю зиму по соседству, иногда обходит наши участки. Владелец единственного телефонного аппарата в поселке. Ну, чтобы ментам звонить или пожарным, если что. И нам, домовладельцам, спокойнее: какая-никакая, а все-таки связь. Я вот сегодня с утра Ван Санычу позвонил, попросил печку растопить. Растопил, молодец… А было бы еще чего надо, он бы запросто организовал. Например, соседской банькой попользоваться. У меня-то своей нет, но Ван Саныч, старый партизан, может провести на чужую территорию… Кстати, он таки да партизан, натуральный, полвойны в лесу просидел и даже однажды геройски взорвал какую-то вражескую тарантайку, чем, несомненно, предрешил исход Второй мировой. Ушлый дед, он даже блядей вполне способен найти в ближайшей деревне. Правда, каких – это отдельная тема. Не буду тебя на ночь глядя пугать, скажу только, что есть женщины в русских селеньях…

– Не сомневаюсь. Я по этим самым селеньям свадьбы снимал, представляю, о чем речь.

– Не представляешь. Местные ночные бабочки – это нечто из ряда вон выходящее… А вот свечи по подоконникам расставлять – это ты хорошо придумал, окружим себя огнем со всех сторон. Продолжай в том же духе. Только половину про запас оставь, ночь – дело долгое.

Пока я возился с иллюминацией, Веня накрывал на стол. Через десять минут обстановка вполне тянула на праздничную, а я сам не заметил, как согрелся. Жизнь моя временно стала простой и прекрасной штукой: Новый год, загородный дом, теплая печка, пляшущие тени на стенах, деликатесы на столе, первый глоток рома и мягкое, веселое пламя в желудке.

– Хорошо, черт побери, – говорю удивленно. – Как же мало мне надо для счастья!

– Всем для счастья надо мало, – меланхолично ответствует Веня. – При этом у каждого имеется в наличии очень много всякого, разного. Но всегда чего-то не того.

Поначалу мы просто жуем, болтаем о ерунде. О том, например, как здорово оказаться на краю света без радио и телевизора, этой информационной пуповины, связывающей нас с хворой утробой суррогатной мамаши-цивилизации. Пусть привыкает к мысли, что мы не станем утешением ее старости. Во всяком случае, не раньше, чем вернемся обратно, на «большую землю», к своим информационным кормушкам.

Это по большей части Венин страстный монолог, я лишь одобрительно похрюкиваю. Чувак, возможно, впервые в жизни Новый год без боя курантов встречает. В диковинку ему. Мне-то не привыкать, я у нас практически монах-пустынник, принявший информационную аскезу. Дикарь невинный.

– А ты ведь всегда так живешь, да?

Ну вот наконец-то дошло до него.

– Я у тебя дома ящика не заметил, хотя, извини уж за откровенность, ты сейчас вполне можешь позволить себе такие покупки.

– Могу, да. А почему именно сейчас? Всегда мог… Просто у меня, наверное, нет привычки покупать телевизоры. И привычки обладать телевизорами. Слишком тяжелый предмет. Мне как-то спокойнее живется, если я знаю, что могу унести свое имущество без посторонней помощи, за один прием…

– Ну, с другой стороны, не проще ли приучить себя к мысли, что имущество можно использовать в свое удовольствие и бросить, когда придет охота сняться с места.

– Да, действительно. Мне как-то в голову не приходило, что можно и так… Значит, куплю магнитофон. Надо же на чем-то «Лестницу в небо» слушать, если уж я ее нашел… А телевизор мне все равно не нужен. Я его и в гостях-то смотреть никогда не мог. Впрочем, меня и радио раздражает. Вон, все говорят: «Эхо Москвы», «Эхо Москвы», дескать, такая крутая новая прогрессивная радиостанция, а я на складе его пару дней послушал – все равно скучно. Обычный человеческий треп, как в метро или в кафе. Ну, так я могу пойти в кафе или спуститься в метро и получить оригинал вместо копии, так?

– А как же свежие новости?

– Свежая новость – это то, что случилось со мной. И уж об этом я, пожалуй, узнаю первым, без посредничества информационных служб.

– Ну да, – смеется Веня. – Какое тебе дело до общественных копошений, ты у нас оверсайдер .

– Чего-чего-сайдер? – переспрашиваю растерянно.

– Оверсайдер. Oversider. Английский знаешь ведь?

– Немножко.

– Ну вот, смотри: людей, по крайней мере всех, с кем я знаком, можно разделить на инсайдеров и аутсайдеров; тех, кто находится в самой гуще событий, и тех, кто пялится на оную гущу, соблюдая известную дистанцию, и интерпретирует происходящее на основе неполной, часто недостоверной информации. Это просто?

– Даже слишком.

– Ничего, так и надо, чтобы «слишком». Теория, которую нельзя доступно изложить за полторы минуты, на мой вкус, ничего не стоит.

– Твой вкус, – говорю, – надо бы насильственно прививать всему мыслящему населению планеты. А то наплодили, понимаешь, кошмары многотомные…

– Ага. Но не сбивай меня с толку… В общем, называя тебя «оверсайдером», я имел в виду, что дистанция между тобой и всем остальным настолько велика, словно ты из иллюминатора космического корабля за нами подглядываешь. Без особого, впрочем, интереса…

– Ну уж – без интереса!

– Скажешь, нет?

– Нет, – для пущей убедительности мотаю головой.

– Ну, как же? Сам только что сказал: новость – это то, что произошло с тобой. Телевизор не смотришь, радио тебе скучно слушать, готов спорить на пол-лимона, что ты и газет не читаешь.

– И что с того? Кому интересны газеты?

– Вообще-то, практически всем… Господи, да ты хоть знаешь, что живешь в стране с самым политизированным населением?

– Да? – удивляюсь вежливо. – С каких же это пор?

– Ты меня в могилу загонишь. Слышал такое слово: «perestroika»? Фамилия «Горбачев» тебе говорит хоть что-то? Кто такой Ельцин, знаешь?

– Да знаю я, знаю твоего Ельцина, – зеваю. – Президента называецца, чукча умный, чукча не дурак… Он еще на танке тусовался во время путча, Ельцин твой; правда, я так и не понял зачем. А кстати, зачем?