Михаил Кликин - Страж могил

Но тяжело все оставить.

Да и куда идти на старости лет? У кого приюта просить?

Свои дети бросили, так неужели кто-то чужой примет?..

А может пройдет беда стороной? Вдруг да повезет?

Есть же Король, есть охотники. Может, собираются они сейчас с силами, чтобы ударить по врагу?..

А может уж нет Короля? Давно о нем ничего не слышно…

Трактирщик Окен вздохнул, поскреб седую щетину на подбородке.

Умереть – не страшно. Страшно мертвым жить.

Солнце садилось, и Окен вышел на улицу, чтобы обойти дом, закрыть ставни, проверить все. Когда-то он не запирал харчевню на ночь. Но времена изменились. Теперь только безумец оставит дверь открытой.

Или некромант…

На улице было ясно. Недавняя непогода ушла, вот уже несколько дней на землю не пролилось ни дождинки, небо было чистое, и яркое солнце светило…

Да вот только не грело оно.

Холодно было.

Сильный студеный ветер несколько раз на дню менял направление. И откуда бы он ни дул, отовсюду приносил неприятный запах гнили.

Мертвецы были кругом…

Окен поеживаясь, обошел дом. Длинной ровной палкой – не прилаженным к косе косовищем – закрыл ставни на высоких окнах. Загнал в сарай припозднившихся куриц, запер хлипкую дощатую дверь. Заглянул во двор. Здесь было тихо и черно. В стойле ворочалась полусонная корова – любимица жены. Заходить внутрь Окен не стал – побоялся. Закрыл тяжелые ворота, навесил замок, подпер створки тяжелым ломом.

Потом, присев за домом на старой скамейке, глядя на заброшенный огород, Окен вспомнил детей, как они раньше помогали ему совершать этот каждодневный вечерний обход. Тогда замки не вешали, но дел было больше. Но дворе, помимо коровы, пара бычков всегда откармливалась, овцы, коза. Помимо кур, гуси были и утки. Лошади в конюшне – свои и трапезничающих клиентов…

Одному такое хозяйство содержать не под силу.

Потому и продал почти все. Только кур, да корову оставил. И пса еще. Но подстрелил его какой-то разбойник, пустил стрелу издалека, то ли из баловства, то ли по злости…

Окен вздохнул и поднялся.

Пора возвращаться. Ставни запереть изнутри, входные двери на засовы закрыть…

Может и провезет… Вдруг да пройдет беда стороной…

Он не успел запереть ни двери, ни ставни.

Пока хозяин отсутствовал, в харчевню зашел человек.

Окен заметил это лишь когда направился к очагу, чтобы погреть руки. Он дошел до середины зала, и вдруг увидел, что за дальним столом кто-то сидит.

Окен вздрогнул, остановился. В горле разом пересохло, задрожали ноги.

Но он преодолел слабость и поздоровался первым:

– Добра тебе, путник.

Незнакомец шевельнулся. Слетел с головы капюшон, сброшенный тонкой рукой. Чистое светящееся лицо повернулось к хозяину – женское лицо:

– Добра и тебе, желающий добра…

Кошка, лежащая на коленях незнакомой женщины, глянула на Окена горящими зелеными глазами, приподнялась, выгнула спину, широко зевнула, показывая острые мелкие зубы, и – завершив ритуал приветствия – снова свернулась в клубок.

– Могу ли я рассчитывать на приют? – спросила гостья. На лицо ее легли отблески огня, и Окену показалось, что глаза женщины затянуты паутиной.

– Конечно, – голос трактирщика дрогнул.

– Хорошо, – сказала женщина. – Но ты не должен меня бояться.

– Я не боюсь.

– Ты боишься, – покачала головой гостья. – Может быть не меня, но боишься.

– Кто ты? – чуть помедлив, решился спросить Окен.

– Мое имя Нелти. Я – собирательница душ.

Окен склонил голову:

– Нелегкое время для путешествия ты выбрала, собирательница.

– Не я его выбирала… А как твое имя?

– Я Окен, трактирщик.

– Твое заведение не очень-то похоже на трактир. Больно уж тихо здесь.

– Раньше все было иначе.

– Может, сегодня все станет как раньше?

– Сомневаюсь.

– А я хочу в это верить… И для начала принеси мне что-нибудь поесть…

Окен понял, что женщина слепа, лишь когда принес еду.

Он долго смотрел, как она водит ладонями над столом, как ее тонкие пальцы касаются краев посуды, как подрагивают ее руки, и ему страшно делалось, когда он представлял себя на ее месте.

– Как ты сюда добралась?

– Большую часть пути я проделала вместе со скорбным обозом. Но потом мы разошлись.

– Тебя бросили на дороге?

– Я сама ушла.

– Ты же слепа!

– А ты не можешь собирать души…

Нелти приступила к трапезе.

Еда была холодная: говяжий студень, остывшая овсяная каша, немного порезанных овощей, залитых маслом, черствый хлеб.

– Не найдется ли у тебя что-нибудь погорячее?

– На завтрак я сделаю яичницу.

– А если я не дождусь завтрака?

– Ты же не пойдешь в ночь?

– А почему бы нет? Я одинаково слепа и ночью, и днем.

– Ночные дороги вдвойне опасны.

– Думаешь, твоя харчевня надежное убежище?

– По крайней мере, здесь есть где спрятаться, если кто-то начнет ломиться в запертую дверь.

– И кто обычно ломится в твое заведение? Запоздавшие пьянчуги?

– Ты сама знаешь, собирательница, кого я имею в виду.

– Догадываюсь.

– Может быть, ты встречала их на своем пути.

– Не знаю… Ведь я ничего не вижу… – Нелти положила кусок студня на ладонь, протянула кошке: – Попробуй, Усь.

– Тебе нельзя идти дальше. Это слишком опасно.

– Дальше? А разве ты знаешь, куда я иду?

– Нет, но…

– Я иду к Кладбищу.

– И они тоже направляются туда…

Нелти откинулась на спинку стула, повернула лицо к собеседнику.

– Ты запугиваешь меня?

– Нет, предостерегаю.

– И ты можешь объяснить, что происходит?

– Нет. Но я…

– Так вот… – Нелти возвысила голос, перебивая трактирщика. – Я иду к тому, кто может все объяснить. А то, что ты хочешь мне сейчас сказать, я и так знаю. Поэтому помолчи и, пожалуйста, приготовь мне яичницу… – Она замолчала, понимая, что слова ее слишком грубы. Сказала, извиняясь:

– Каждый должен заниматься своим делом. Правильно я говорю?

Окен склонил голову:

– Хорошо… Яичница скоро будет готова.

– Оставь желтки целыми, – попросила Нелти, – и не прожаривай их. Если можно, добавь чуть-чуть лука.

Окен тяжело вздохнул, вспомнив, что его дети тоже любили такую яичницу. Захотелось оказаться в прошлом, и он представил, что вот сейчас ребятишки вбегут в дом с улицы, закричат: «Папа, папа, пестрая два яйца снесла!». Кинутся к нему, протянут свои ручонки и затребуют глазунью – на свином сале, с луком, с непрожаренными желтками. И жена будет ворчать на кухне, ругая его за потакание детским капризам, а потом поцелует украдкой…

Громко хлопнула входная дверь.

Окен вздрогнул, вдруг поверив, что мечтания его стали реальностью. Он неуверенно улыбнулся, обернулся смятенно.

«Папа, папа!..»