Олаф Бьорн Локнит - Голос крови

– Ваше величество, по-моему, это излишне, – недовольно заметил пуантенский герцог, коего удерживали на месте лишь соображения этикета да слабая надежда, что у Конана имеется некий секретный план. С каждым уходящим мигом надежда таяла, сменяясь тягостными раздумьями о том, как объяснить союзникам Аквилонии поступки короля, напрочь лишенные здравого смысла, и есть ли основания пребывать в Тарантии. Гайард ничем не хуже. Может, безумие правителей передается вместе с Троном Льва? – В конце концов, этот человек сейчас умрет. К чему проявлять такую неоправданную строгость? Позвольте ему хотя бы последний миг встретить, как подобает!

Тирада пуантенца вызвала быстрый обмен взглядами между Тараском Эльсдорфом и Менхотепом. Маг в алом отрицательно шевельнул вытянутым указательным пальцем, но вмешалась Долиана Эрде, негромко произнеся:

– Я хочу его видеть.

– Раз дама просит… – сдался Тараск, жестом подзывая одного из стоявших у входов в ложу телохранителей. Выслушав приказание, гвардеец молча отсалютовал, рысью сбежал вниз по ступенькам трибуны и деловито потрусил к эшафоту. Возникла короткая заминка с поиском добровольца, согласного подойти к колдуну и сдернуть шлем. Таковой смельчак нашелся. К изумлению зрителей и сослуживцев, его не испепелило молнией и не поразило ледяным шквалом.

Преступник с видимым облегчением замотал освободившейся головой. Взлетели и упали свалявшиеся в колтун длинные пряди черных волос, кто-то пронзительно завопил, разглядев обожженную физиономию колдуна. Из-за слепого правого глаза ему пришлось повернуться, дабы осмотреть бурлящую площадь, украшенную флагами и пестрыми ленточками трибуну, ряды королевских гвардейцев, серо-желтую стену дворца и собратьев по несчастью.

«Довольна? – громыхнул в сознании Долианы Эрде голос ксальтоуна. – Знаешь, твой приятель на редкость упрям и несговорчив. Я проявил к нему наивозможнейшую снисходительность, пытался найти общий язык и договориться миром. Как видишь, он предпочел такой путь. Зря он возвратился. Хотел бы я знать, каким способом ему удалось выбраться из той пропасти Небытия, куда его зашвырнули… Можешь не волноваться: для таких, как он, смерть – просто досадная неприятность».

«Ты не боишься? – угрюмо осведомилась девушка. – Конан непременно узнает, кто виновен в смерти его друзей и по чьей милости он стал пособником грязных делишек немедийцев. Тараск рано или поздно поймет, насколько ты опасен. О моем отношении к тебе ты прекрасно осведомлен…»

«Пригрози еще местью Ночного Всадника, – с глумливым смешком посоветовал Менхотеп. – Его могущество осталось в прошлом. Твой любимчик не может спасти жизнь собственному воплощению. Тараск обязан мне слишком многим. Вдобавок, он трусоват. Полагаю, Конан в ближайшие несколько лун будет чрезвычайно занят иными делами. Хотел бы я послушать, как он станет оправдываться перед своей ненаглядной Чабелой и прочими… Ты? Давай, попробуй убить меня. Что придает такую остроту и смысл жизни, как не хорошие враги?»

Одобрительный рев почтенных горожан приветствовал успех троицы подручных Гарнада, чрезвычайно гордых возложенных на них поручением. Они сбили колдуна с ног и ткнули головой на желтоватый срез колоды. В воздух взвился топор с полукруглым, синевато мерцающим лезвием – не для того, чтобы оборвать жизнь преступника, но разрубив толстое полено, обмотанное слоем мокрого войлока. Толпа восхищенно заулюлюкала.

Девушка в королевской ложе опустила веки и коснулась узкой ладонью матово сияющего алого рубина.

«Прости мою неудачливость. Если слышишь, знай – я следую за тобой…»

«Дана! – крик пробился через стену из алых прутьев. – Сэлле'онни, где ты?»

Гарнад не отличался большим умом, однако дело свое знал отлично, неукоснительно следуя правилу: жертва не должна мучиться более необходимого. Один удар – и земные счеты закончены. Пусть Нергал разбирается, какую жизнь вел осужденный и чего заслужил в конце всех дорог.

Сегодня заплечных дел мастер намеревался щегольнуть своим искусством. Казнь злодеев короны выпадает не каждый день, значит, нынешняя плата от казны за каждую отсеченную голову составит не меньше полусотни золотых ауреев! Палача не слишком волновал слух, будто один из приговоренных считается колдуном, а другой – некогда всемогущий герцог Эрде. Хорошей стали без разницы, чьи кости хрустнут под ней: благородные, плебейские или кого-нибудь из племени магиков. Этому черноволосому парню, которого приласкали языки пламени, теперь не поможет никакое волшебство.

Видно, колдун смирился со своей участью: стоял тихо, не брыкался, не орал. Гарнада раздражало, когда преступники начинали вести себя, как овцы на бойне, напрочь позабыв о пристойности и том, что на них смотрят тысячи глаз.

Под всеобщее «ах!» горожан секира взлетела, на долгий, мучительно завораживающий миг застыв в высшей точке описанного ею полукруга, и с неумолимостью падающего камня обрушилась вниз.

Однако топор не достиг цели, на полпути нелепо вильнув в сторону и со всего размаха врезавшись в доски помоста. Опешивший Гарнад не сразу сообразил, почему он никак не может оторвать руку от топорища. Ему понадобилось около пяти ударов сердца, чтобы понять: запястье накрепко пригвождено к рукояти длинной боевой стрелой, и по гладкой деревянной поверхности разбегаются черные ручейки.

Выкрашенные синим перья на конце стрелы еще трепетали, когда две ее родственницы слетели с небес, зло клюнув палача в толстую, как у породистого быка, шею. Гарнад попятился, шатаясь и хрипя, сбил с ног одного из своих подручных, кинувшихся на выручку. Попытался сорвать с головы черный куколь маски, пропитавшийся кровью. Промахнулся и, теряя равновесие, грузно завалился на доски, откатившись к самому краю помоста.

Цепь стражников слегка дрогнула, площадь колыхнулась вперед, не желая упустить ни единой подробности. Увлеченная общим порывом, Эрде-младшая тоже подалась вперед, чуть привстав и опираясь на широкие перила трибуны.

Холодные струйки пепельного, дымчато-прозрачного ветра скользнули в незримую клетку, закружились, перекликаясь знакомыми голосами и высмеивая Дану, безропотно позволившую засадить себя за решетку. Ведь никакой преграды на самом деле нет, это просто обман зрения, наваждение!

«Неправда, есть!» – возмутилась Дана и протянула руку, чтобы коснуться багрово-алых прутьев. Те вздрогнули и осыпались красной охряной пылью.

«Торопись, – ветер яростно задергал подол белого платья и волосы девушки. – Торопись и ничего не бойся».

«Я больше не боюсь, – Дана рывком отшвырнула от себя сплетенную из алых и черных полос ленту – оковы чужой души. – Я иду!»