Олаф Бьорн Локнит - Песчаные небеса

Конан подошел к коридору, ведущему в сторону дворцовых подземелий, и пнув ногой труп Самила, проворчал:

– Стоило обзавестись рабом, как его тут же порешили! Пусть теперь джавиды его и хоронят, а если появится желание, могут и пообедать…

Магия карликов рассеивалась: от фантома, сидевшего в проходе осталась лишь бледная тень, неспособная напугать и ребенка. Киммериец невозмутимо прошел мимо, даже не посмотрев в его сторону. С его звериным чутьем найти обратную дорогу варвар мог бы и в полной темноте, но сейчас он держал над головой последний оставшийся непотушенным факел. Отданный киммерийцу челядинцем шейха фонарик, сорвался с ремешка во время боя и, затоптанный в песок, валялся где-то в потерявшемся позади зале.

Миновав знакомые коридоры, Конан вышел точно к той дыре, сквозь которую джавиды проникли во дворцовый сад крепости Баргэми. Веревка лежала там, где он ее оставил – один конец шнура уходил наверх, откуда в подземный сумрак спускались пыльные полосы солнечных лучей. Подергав за веревку, Конан убедился, что она по-прежнему привязана, и, подпрыгнув, стал взбираться наверх. Глаза варвара настолько привыкли к темноте, что поначалу он едва не ослеп от яркого дневного света. Однако, киммериец смог вовремя различить метнувшуюся к нему тень и, вжав голову в плечи, избежать удара сабли.

– Эй, вы, безмозглые твари! – громко рявкнул Конан, прибавив пару выражений, которые зуагирам знакомы не были, но общий смысл стал понятен моментально.

– Извини, господин, мы не узнали тебя! – нестройным хором ответили стражники, когда Конан, подтянувшись на краю ямы, одним прыжком поднялся на ноги, и его огромная фигура угрожающе нависла над головами зуагиров. Судя по тому, как стражи на него смотрели, варвар понял, что с ним не все в порядке и, оглядев себя, резюмировал:

– М-да…

Вся одежда была изгажена буровато-зеленой слизью, служившей демону кровью. Киммериец совершенно не заметил, что когда монстра разнесла на куски неведомая сила, несколько ошметков его плоти прилипли к новой дареной шкуре, а брызги крови заляпали гриву темных волос. Кроме того, пыль, поднимавшаяся от гулявших по коридорам раваха сквозняков, осела на северянине толстым слоем. Немудрено, что стражники приняли выбравшееся из подземелья страшилище за губительное порождение магии карликов.

– Мне бы помыться надо, – сказал Конан старшему смены, охранявшей вход в подземелье, но в этот момент в дворцовый сад выбежал шейх Джагул, услышавший возглас Конана, и налетел на киммерийца, как песчаная буря.

– Ну?! Что?! Где она?! Она жива?! – срывающимся голосом сыпал невнятные вопросы несчастный старик, мало обращая внимания на внешний вид северянина.

– Я, думаю, что Мирдани жива и, скорее всего, здорова, – невозмутимо произнес Конан.

– Так ты не нашел ее?! – взвыл Джагул.

– Да нет, – пожал плечами киммериец. – Но я знаю, что твоя дочь сейчас находится на пути в Султанапур, к человеку приказавшему ее похитить. Я даже знаю его имя…

– Кто, кто этот сын раваха, зачатый во прелюбодейской связи с гиеной?!

– Его имя Турлей-Хан, – сказал Конан и на всякий случай отошел на пару шагов назад, представляя, какой поток ярости выплеснется сейчас из Джагула.

Несколько мгновений стояла гробовая тишина, а сам Джагул аль-Баргэми наливался тяжелой багровой краской смертного гнева. Конан даже испугался, что с шейхом сейчас приключится то же, что случилось с демоном в подземельях раваха.

– Турлей-Хан?!! – прошипел Джагул и сразу же сорвался на истошный крик, от которого с тоскливыми, испуганными криками, похожими на мяуканье, разбежались, суматошно маша коротенькими крыльями, павлины, копавшиеся в кучке сухих листьев неподалеку.

– Я так и знал, что этот змееныш, чье смрадное дыхание оскверняет воздух Турана и коего высидел старый, выживший из ума петух Илдиз, рано или поздно припомнит мне, как я не возжелал породниться с подобной тварью! Этот царский лизоблюд только и думает, где бы набить свое прожорливое брюхо и не менее алчный кошель! Поганый сластолюбец, осквернивший половину супружеских лож Султанапура! Жалкий раб, чей язык почернел от вечного лобызания сапог своего хозяина! О, проклятый бесстыдник, в чьем доме сожительствуют мужчины с мужчинами и женщины с женщинами, и где он проводит дни в безобразных оргиях, от одного вида которых сам Сет содрогнулся бы! И в этот рассадник порока попадет моя бедная, нежная, невинная Мирдани?! О, нет! Нет!!!

Джагул задохнулся и, прижав обе руки к груди, пошатнулся назад, тут же подхваченный стражами. Лицо шейха побледнело, губы приобрели неестественный синеватый оттенок, на лбу мелкими каплями выступил пот. Он повис на руках перепуганных стражников, запрокинув голову и хрипя. У рта старика выступила вязкая белая пена.

– Что это с ним? – недоуменно проговорил Конан.

– Лекаря! – раздался чей-то истошный крик. Сквозь толпу челяди, прибежавшей вслед за шейхом в сад, протолкался маленький сухонький старичок с огромной замшевой сумкой через плечо и засеменил к Джагулу, заботливо уложенному на плащ одного из воинов.

Глядя, как лекарь хватает шейха за запястье, смотрит в закатившиеся глаза, суетливо роется в сумке, сует под нос повелителю какие-то пузырьки, Конан подумал: “Да, пожалуй, шейху Джагулу уже никто не поможет. Хватил удар беднягу… Жаль, конечно, забавный был старикан, дочку свою любил… Кстати, дочка! Гнаться мне теперь за ней или не стоит? Турлей-Хан, судя по выражениям шейха, мерзавец неописуемый, и Мирдани в его гареме делать совершенно нечего. Да и сосуд этот загадочный, опять же… Ладно, обещания следует выполнять, хотя бы из уважения к покойным.” Последнюю мысль Конан едва не произнес вслух, всмотревшись в осунувшееся лицо и остекленевшие глаза Джагула. Лекарь продолжал еще делать вид, что предпринимает все усилия для спасения господина, но сам уже понял, что шейх Джагул аль-Баргэми ныне на пути к Серым Равнинам, куда ведут все земные дороги.

Вдруг, немилосердно расталкивая толпу, к телу шейха подбежал человек в запыленной дорожной одежде зуагиров, склонившись над ним, пристально всмотрелся в окаменелое лицо и медленно, будто с тяжким усилием, положил руку на полуоткрытые мертвые глаза Джагула…

Не став дожидаться трагической сцены, которая неминуемо последовала бы за заключением лекаря объявившего о смерти владыки, Конан прошел через сад во дворец. Воспользовавшись тем, что большинство слуг еще ничего не знало, он выяснил, где может смыть с себя следы боя с демоном, и сказал, чтобы ему принесли обед. Хорошенько отмокнув в напичканном всевозможными благовониями бассейне и облачившись в новые одежды, принесенные рабами, варвар приступил к трапезе, которая оказалась не столь изысканной, как вчерашняя, но все же по-восточному щедрой. Ему накрыли прямо возле бассейна, в одной из уединенных частей дворцового сада. Старательно обгладывая баранью лопатку, киммериец строил планы на оставшуюся часть дня. Безусловно, было необходимо выехать из крепости Баргэми как можно быстрее и направиться в сторону Султанапура, тем паче, что сейчас у Конана имелось все необходимое: добрый конь и куча денег. Единственно, необходимо было выяснить у того, кто займет место шейха Джагула, нужна ему Мирдани или нет.