Олаф Бьорн Локнит - Подземный огонь

– Правильно, – согласился я. Конан раздраженно посмотрел в мою сторону. – Вот, между прочим, я тоже терплю лазутчика вашего Гленнора во дворце Нимеда, и даже не одного, а целую компанию. Конан, пойми, опасаться надо скрытого, а не явного…

Невероятная была картина: темная осенняя ночь, на пригорке у костра, позабыв о гибнущем мире, сидят трое людей, полугном и оборотень, и начальник тайной службы Немедии поучает аквилонского короля, каким образом следует избегать заговоров и лучше следить за безопасностью страны. Расскажи кому – не поверят!..

До рассвета не произошло ничего страшного. Едва небо на восходе налилось светом Ока Митры и стало возможно рассмотреть окружающую нас местность, Конан, уставший от заумных бесед и постоянных подтруниваний со стороны Халька и Веллана, приказал собираться. До города Ивелина оставалось не более лиги пути.

– Знакомо, знакомо, – бормотал я, оглядывая темно-красные со светлыми прожилками стены подземелья. – Конан, помнишь медные рудники в Кезанкийских горах?

– Лучше, чем хотелось бы, – ответил король, поднимая факел высоко над головой. – Правда, там переходы были куда запутаннее, а мрамора значительно меньше. И летучие мыши жили… Кстати, Мораддин, а где твой беленький уродец?

Конан затронул больную для меня тему. Я приручил однажды летучую мышку, отличавшуюся от прочих сородичей необычной белой окраской – это случилось за год до того, как я познакомился с киммерийцем. Мышка с тех пор неотлучно находилась при мне в качестве необычного домашнего животного. К сожалению, у этих зверюшек весьма небольшой срок жизни, и моя любимица умерла три-четыре года назад, уже в Бельверусе. Вначале я хотел завести еще одну такую же тварь, но Хейд, няня моих детей, и многие другие домашние ужасно боялись летучих мышей. Поэтому я остановил свой выбор на собаке – громадном сером волкодаве. Таких собак разводили горцы на полуночном восходе Аквилонии, и мой дальний знакомый, Коннахт Мабидан, два года назад прислал мне в подарок щенка. Вестри и Долиана до сих пор ездят на нем, будто на коне, настолько мой пес огромен… В соответствии с традициями, он носит горское имя – Бриан.

Конан, не дождавшись моего ответа, зашагал дальше, по направлению, указанному Хальком. Библиотекарь немного побаивался подземелий, да и Эйвинд тоже. Но я – потомок гномов, Веллан, отлично видевший в темноте, и Конан были спокойны. До врота, открывавшего шлюз, идти было недолго, а верхние уровни старых катакомб не являлись столь запутанными, как глубинные этажи…

…С шестым послеполуночным колоколом, отзвонившим на башне храма Митры, мы ворвались в Ивелин, стоящий на берегу окруженного лесом вытянутого озера. Удивительны эти захолустные городки – люди не паникуют, жизнь течет размеренно, в столь ранний час открыты трактиры. Городская стража, набранная из отставных военных, не обратила на пятерых всадников никакого внимания, даже не спросив подорожных. Мы заехали в один из постоялых дворов – немножко поесть, а заодно расспросить хозяина о здешних катакомбах – и получили совет обратиться к сторожу заброшенных каменотесных мастерских, находящихся на окраине города.

Люди, живущие в Ивелине, конечно же, слышали о надвигающейся с полуночи опасности, об опустошении Велитриума и прочих бедах, доставляемых подземным огнем. Но относились к слухам о постигшем Аквилонию несчастье так, словно выбросы зеленого пламени происходили в чужой и далекой стране. Трактирщик прямо заявил, что уезжать не собирается и, если на то пошло, то Митра оградит своих верных слуг от чужеземной напасти.

Конан заново впал в угрюмство – кем ему приходится править? Сплошные бестолочи. Неужели у людей абсолютно пропал инстинкт самосохранения? Любой нормальный человек, чтобы сохранить жизнь, а главное – душу, дарованную Митрой, давно ушел бы на полдень, в Пуантен или к границам Зингары! А эти сидят в своих прогнивших деревянных домах, берегут скудное добро и с места их не может сдвинуть даже угроза всеобщей катастрофы…

Постоялый двор находился совсем рядом со старыми мастерскими, и мы немедля поехали к скривившемуся деревянному забору, огораживавшему место, где раньше десятки каменотесов отшлифовывали мраморные плиты, предназначенные для герцогских и королевских дворцов. У ворот нас встретил сторож, вернее, сторожиха. Пожилая, иссушенная временем женщина была вооружена не чем-нибудь, а отличным тауранским арбалетом и вначале ни за что не желала пускать нас внутрь.

Конан принял мудрое решение: он послал к старухе Веллана, самого обаятельного из нашей компании. Разумеется, предварительно снабдив его несколькими золотыми монетами. Неизвестно, о чем оборотень из Пограничья толковал с грозной старухой, но вскоре ворота отворились и мы беспрепятственно въехали во двор бывших мастерских. Оказывается, золото безотказно действует не только на столичных чиновников, но и на решительных провинциальных бабушек, готовых палить из арбалета во всякого, посягнувшего на собственность ее хозяина.

Попутно выяснилось, что таковым хозяином является сам Конан – мастерские и копи доныне принадлежали аквилонской короне, а не местному герцогу…

Вход в лабиринты катакомб отыскался быстро. Единственно, нам (вернее, мне) пришлось повозиться к гигантским висячим замком, запиравшем железную дверь, просто выбить которую было невозможно. Конан только ухмылялся, видя, как я колупаюсь острием кинжала в скважине замка, а позже заметил, что лет двадцать назад в Шадизаре (в определенных кругах) мне цены бы не было.

После этих слов короля Хальк откровенно заржал, а Эйвинд недоумевающе посмотрел на библиотекаря, не понимая, что именно его так сильно насмешило.

Веллан пошел первым, за ним я, вслед топали остальные. Конан догадался еще в Тарантии захватить с собой пару десятков факелов, и теперь ровная подземная дорога, отполированная тысячами сапог и башмаков некогда сновавших здесь мастеровых, вела нас к водяному шлюзу.

– Здесь, – уверенно сказал Хальк, когда мы вышли в четырехугольный вытянутый зал. – Пожалуйста, месьоры, вот тут и открывается шлюз.

В центре зала торчали две покрытые многолетней пылью тяжелые деревянные крестовины, соединенные заржавленными цепями. Если начать вращать эти вороты, затапливающая подземный канал вода из Утиного озера начнет переливаться в чаны, где раньше промывали камень. Вон они, эти чаны – громадные, вырубленные из цельного куска камня сосуды, числом семь. Над каждым – залепленная ржавой чешуей стальная пластина, размером со щит аквилонского легионера. Обычно шлюзы открывались лишь на несколько дюймов, чтобы залить воду в емкости, из которых она затем удалялась по канавкам, прорубленным в теле скалы.