Наталия Мазова - Исповедь травы

– Но почему вы? – все еще не понимаю я. – Почему не сам Асменаль?

– Асменаля сейчас лучше не трогать – у него Айретта на грани ядерной войны, – неожиданно Хозяин пристально заглядывает мне в глаза: – Кстати, я не совсем понял: ты-то здесь по поручению Лайгалдэ?

– Сама по себе, – я опускаю голову еще ниже. – Просто мне такие Сути нравятся… До меня тут Флетчер сидел, заводил народ песнями про господина Верховного Экзорциста, сказавшего, что охота началась. Сидел, пока время его архивной практики в Академии Культур не пришло. Он так переживал, что на целый месяц должен все оставить… А я как раз свободна, вот и решила заступить ему на смену. Правда, он в основном в Тойе работал, я же решила – лучше сюда, здесь народ попроще.

– И чего ты хотела?

– Чуда святой Льюланны. То есть на костер подставиться и не сгореть.

– Ах да, это же изобретение вашего Лорда, так что уж тебе сам бог велел, – он лукаво усмехается и слегка треплет меня по голове. – Саламандра… Что ж, ничего непоправимого натворить не успела, и на том спасибо. Только знаешь что – свалила бы ты лучше отсюда, пока каша не заварилась. Не знаешь ведь, за кого больше бояться – за тебя или за того…

– Боюсь, каша уже заварилась, – отвечаю я со вздохом. – А удрать сейчас, накануне свалки – так совесть загрызет. Я уйду, а им здесь жить…

– Да, времена меняются, – вздыхает Хозяин в ответ. – Когда еще было, чтоб Жрица или Поборник до инициации узнавали, кто они такие? Но выбора действительно нет…

После этих слов он надолго замолкает, лишь пламя полыхает в глубине его глаз. Он все еще в своем, Нездешнем обличье – и я уже почти отошла от первого шока после того, как он открылся. Не пристало хорошему мотальцу подолгу заостряться на таких вещах. И пусть в Башне он Хозяин, но здесь, в полевых условиях, мы оба только члены Братства. Мы равны, хотя его возможности даже смешно сравнивать с моими.

– Знаешь, – говорит он в конце концов, – опять же о таких вещах нам только между собой и можно толковать… но боюсь, что мы обречены воспользоваться твоей идеей. Сама понимаешь – ни войны нельзя допустить, ни появления местной инквизиции. Убивать Ле Жеанно мы не имеем права – это во-первых; все равно это ничего не даст, ибо от смертной руки, а не волею небес – во-вторых…

– А кроме того, еще неизвестно, по силам ли теперь простому смертному его убить – добавляю я. – Поговаривают, что после чудесного воскресения его не берет ни сталь, ни яд.

– Значит, остается дискредитация. Доказать народу, что никакой он не святой, а может быть, даже совсем наоборот…

– …и что найдутся здесь и посвятее его, – мрачно заключаю я.

– А такие вещи опять же простыми интригами не делаются. И другого способа… э-э, выразить волю Господа… я не вижу.

– Улыбнись – сражайся – умри, – что еще можно добавить к этим словам? Никто не может мне приказывать – я сама избираю способ действий, и я свой выбор сделала. Умирать мне, правда, сейчас нельзя, но от меня этого и не требуется, хотя риск есть… А где его не было? В Мире Великой Реки? В Остротравье под Кровавым Древом? В болотах Ихинзела?

Молчание. Пламя лампы танцует, повинуясь моему взгляду, дрожит и мерцает – глаза у меня уже слипаются. Денек сегодня выдался, прямо скажем…

– А тебе идет длинное платье, – неожиданно произносит Хозяин. – Ты в нем кажешься как-то женственнее, беззащитнее, что ли…

– Да ну вас, лорд Аран, – отмахиваюсь я. – Я в любом платье была и есть кошка помоечная.

– Хотел бы я побывать на той помойке, где водятся такие кошки, – я и не заметила, как близко-близко придвинулись колдовские глаза лорда-Нездешнего. Я уже чувствую, что сейчас произойдет, хотя ни руки его, ни губы еще не коснулись меня, но слишком уж беспокойно пляшет пламя в скрещении наших взглядов…

– Золотоволосая…

Дальнейшее описывать незачем. Это неистребимо банально.

– …И какой это по счету?

– Шестой, кажется, – я роняю голову в колени. – Все то же самое: длинные патлы и плащ по ветру. Молодой-обаятельный.

– Хоть кто он такой? – Лайгалдэ неподвижно сидит с другой стороны костра, лица не видать за танцем пламени, но голос ровно спокоен.

– Да так… Некий рыцарь из некой Сути. Вроде бы даже не моталец, встретились – разошлись… Надеюсь, преследовать, как Хальвдан, не будет.

В отчаянии я ударяю ногой по коряге, горящей в костре, в небо летит фонтан золотых искр.

– Лайгалдэ, когда же это кончится? Почему я всем им верю? Неужели я так и останусь глупой девчонкой, которая влюбляется в кого попало? Ауре был в восемнадцать, но с тех пор три года прошло!

– Ты – Огонь, – медленно отвечает Лайгалдэ. – Ты – все, что есть огненного в мироздании, ты танцуешь в кругу и не способна разглядеть тех, кто смотрит на тебя из темноты. Ты – та любовь, что вспыхивает, как пожар, зажженный молнией. Если ты когда-нибудь поумнеешь, люди перестанут слагать сказки про Тристана и Изольду.

Мерно, нараспев текут слова, ложась вокруг меня магической чертой, и мне уже не надо вслушиваться в голос, произносящий их – они живут отдельной жизнью…

– Вечно, бесконечно, пока стоит мир, пока ты прекрасна, пока вообще существует на земле красота… И разве хоть один из них был недостойным, разве ничего не дал тебе взамен? Ты видишь, ты знаешь, ты смотришь не глазами, заглядывая поверх голов… Каждый мечтает протянуть тебе руку, ступить в круг рядом с тобой, ибо ты одна способна увидеть человека лучше, чем он видит сам себя в зеркальном водовороте Круга Света. Может быть, даже не ты их влечешь, но собственное отражение в твоих глазах – нигде и никогда более не увидеть им себя столь совершенными. Пока не погаснет огонь, пока не смолкнет музыка…

Языки пламени танцующими клинками обступили меня, кольцом, ало-золотой стеной, и странные лица видятся мне в пламени, которое тянется ко мне то вьющейся прядью волос, то тонкой прекрасной рукой целителя или менестреля, то разлетевшимся краем одежды…

И я вскакиваю на ноги.

– А что потом, Лайгалдэ? Когда смолкнет музыка, когда я уже не буду молода и красива? Что тогда? Объяснять сыну или дочери, что отцы есть не у всех? Неужели так никогда и не будет ничего постоянного? Ответь, Лайгалдэ! Лайгалдэ!

Тишина. Чуткая тишина ночного леса. Только треск сучьев в костре. С другой его стороны никого нет. Я одна… И неизвестно откуда доносится нежный шепот:

– Illajthingi'e… Золотоволосая…

Костров было два. На одном сгорела Ирэн-Марта, бывшая монахиня, пожелавшая стать служительницей святой Бланки и избравшая себе супруга по закону Дочери Божией. На другом – избранный ею супруг, оруженосец графа Ланневэльского…

Город кипит. А у меня язык не поворачивается призывать горожан не браться за оружие – даже во имя святой Бланки. Хотя Ирму диа Алиманд, наверное, послушали бы…