Наталия Мазова - Исповедь травы

От судорожного хватания за бревно свело руки. В попытках выбраться на кангранский берег я совершенно изнемогла – никак не получалось уцепиться рукой за корни, торчащие из подмытого обрыва, и не выпустить при этом свое плавсредство. Раз я даже с головой окунулась, испугавшись больше, чем лицом к лицу с Ле Жеанно.

Но все рано или поздно кончается. Мокрая, с ног до головы в песке, я уже карабкаюсь вверх по склону, поднимаю голову над краем обрыва…

У самого края со спокойствием Будды сидит старуха кангранка в голубых шароварах и коричневой шерстяной рубахе. В руках ее тяжелое копье с перекладинкой, и его наконечник находится в опасной близости от меня – достаточно легкого толчка, чтобы я полетела назад в Сорну.

– Убери копье, – выговариваю я задыхаясь. – Пусти на берег.

– Вай-буй, какой невоспитанный романдский девушка! – Бабка каким-то образом всплескивает руками, не выпустив при этом копья. – Нет бы сказать старой Хеведи – доброе утро, бабушка, как твое здоровье и здоровье твоей уважаемой семьи? Вот как бы поступил приличный кангранский девушка.

Три молодых кангранки, развешивающие на жердях выстиранную одежду, одновременно поворачивают головы на эти слова, смотрят на меня секунды три и возвращаются к работе.

– Бабуля, – говорю я, начиная раздражаться, – у меня нет времени на ваши кангранские церемонии. Здесь Герхард Диаль-ри?

– Какой такой Герхард? Знать ничего не знаю. Еще не хватало всякий беглый еретик пускать в свой шатер! – копье приближается ко мне еще на сантиметр. – Честный девушка положено дома сидеть, приданое себе вышивать, а не вылезать из реки, как водяной ведьма!

Мозг мой лихорадочно работает. Неужели и вправду не здесь? Да нет, такие люди, как Шинно, не ошибаются, да и логика на его стороне…

И тут среди развешенного тряпья мне бросается в глаза рубашка из тонкого полотна, с широкими рукавами и большим воротником. Совершенно очевидно, что это не кангранская вещь. Отсюда я различаю даже вышивку на уголках воротника – хорошо знакомые мне бледно-зеленые листья клевера.

– Ай и врешь же ты, бабка! – я уже не считаю нужным скрывать раздражение. – Врешь и не краснеешь! А чья там рубашка сушится на жердях? Приютили еретика и белье ему стираете… да убери ты свою орясину!

На бабкином лице нет и следа смущения, кажется, все происходящее доставляет ей массу удовольствия.

– С вами, романдцами, дело иметь – легче ежика живьем съесть! Не знает Кангрань никакой ваш ересь! Мы люди простой, честный, молимся, как нас пророки учили, Джезу Кристу и супруге его Мариль. А романдцам Джезу и Мариль сына своего в короли дали, и где теперь дети его детей? Потому и пришел к вам Зверь, что отвергли вы власть от бога, а что не от бога, то от шайтана! А еще вы, богохульники, вино из винограда пьете, хотя сказал Джезу – не вкушу от плода лозы, доколе не настанет царствие Божие!

Нет, какова ситуация? Я, вымотанная до предела, еле держусь на обрыве, на романдском берегу в любой момент могут появиться арбалетчики, а это старое пугало с копьем еще пытается здесь устраивать теологические диспуты!

– Циркулярный пила хочу, – говорю я устало. До чего же все-таки заразителен этот ломаный язык – привяжется, потом не отлипнет! – Хоть знаешь, что это такое?

Бабка чешет в затылке.

– Кангрань Хеведи мудрый женщина, не зря пятьдесят лет на свете живет – много умный слова романдский знает! Чиркулярный пила, это от слова «чирк-чирк».

– Вот-вот, – подтверждаю я с готовностью. – Хочу чирк-чирк старую Хеведи на много-много маленьких кусочков. А если ты сейчас же не пустишь меня на берег, с той стороны набежит тысяча с половиной арбалетчиков, и тогда нам всем будет шалалай.

– Арбалетчики – это плохо, – произносит бабка задумчиво. Копье в ее руке на секунду утрачивает твердость, и я таки выкарабкиваюсь на берег.

– Теперь давай говори, где вы прячете Герхарда. А то ведь сама найду – хуже будет.

– А с чего это я должна тебе говорить? Почем я знаю, может, ты его хочешь ножиком зарезать.

– Я Ирма диа Алиманд, – у меня все сильнее создается впечатление, что эти штучки старой Хеведи – не более чем игра, имеющая целью каким-то образом меня проверить. – Надеюсь, этого достаточно? Или тебе еще рекомендательное письмо от Верховного Экзорциста предъявить? Так ты все равно по-романдски читать не умеешь.

Имя это произвело на бабку прямо-таки магическое действие – копье полетело прочь, а лицо затопила медовая сладость.

– Так что ж ты раньше молчал, глупый романдский девушка? – восклицает она с типично восточным оживлением. – Нет бы сразу сказать – так и так, я святая Ирма, три ночи шла, не пила, не ела, все с любимым увидеться хотела!

– Хеведи, – отвечаю я ей в тон, – будь я глупая девушка, я бы тебе за такие речи все космы повыдергала. Но я девушка умная и знаю, что сумма длин языка и косы у женщины является величиной постоянной. Поэтому я лучше помолюсь святой Мариль, чтобы она вынула из волос шпильку и пронзила ею твой нечестивый язык – может, тогда он будет меньше молоть чушь.

Во время этого моего монолога бабуля только языком прищелкивает от восхищения. Нет, я просто тащусь с этих кангранцев!

– Там он, твой еретик, в оранжевом шатре, – наконец произносит она. – Спит еще. Вчера выпил у старой Хеведи весь жбанчик яблочной стоялки, кангранский воин от столького питья до своего шатра не доползет, а у этого хеаля ни в одном глазу!

Я вскакиваю на ноги и мчусь к указанному шатру. В спину мне летит голос Хеведи:

– На что он тебе сдался, молодой да красивой? Вот тот, что на том берегу тебя провожал – вай-буй, что за воин! А этот чародей только притворяется, а самому, поди, уж лет за сто…

– Точнее, тысяча двести с чем-то, – отвечаю я, обернувшись. – Он ведь на самом деле хеаль – по-нашему это называется Нездешний, – и вхожу в шатер, совершенно не беспокоясь о том, в каком состоянии оставляю Хеведи.

В просторном шатре полумрак. Хозяин лежит у стенки на войлочной подстилке, на нем такая же рубашка из коричневой шерсти, что и на кангранках. Глаза закрыты, я не вижу их, но облик – снова его собственный, хорошо знакомый всем, кто хоть раз бывал на балу в Башне Теней… Я опускаюсь на колени рядом с ним. Тонкий луч, прошедший сквозь дырочку в плотно натянутой ткани, ложится на его темные волосы и словно перечеркивает их седой прядью… Красив – как и положено Нездешнему, а я сейчас похожа черт знает на что – мокрая, грязная, в драной одежде…

Я наклоняюсь над его лицом, наше дыхание смешивается – и он открывает глаза, и необыкновенное сияние озаряет его черты:

– Золотоволосая… Как это приятно – проснуться от поцелуя прекрасной женщины!

Да не целовала я его, и не собиралась, даже в мыслях ничего такого не было!