Ольга Погодина - Обитель духа

Тулуй сделал ударение на слове «мой». Илуге скрипнул зубами: как ни крути, а воин обязан подчиняться военному вождю. И кивнул.

– Вот, собираюсь послать с десяток воинов потрепать косхов, – начал Тулуй, внимательно наблюдая за Илуге. – Можешь с ними пойти, дорогу показать.

Илуге молчал.

– Еще собираюсь с десяток людей на облавную охоту послать, пусть для племени еды добудут. Можешь пойти с ними.

Это было бы слишком хорошо, чтобы не быть каким-то подвохом. Да и стреляет он слишком плохо, чтобы быть уверенным в том, что не вернется опозоренным. Э-эх!

– Еще хан велит наши соляные рудники навестить, обновить вехи да разведать, нет ли чужих. Соль наша – дорогой товар, у нас ее и Ургах, и Гхор берут. На том наше богатство. Путь неблизок, да и непрост. Сам поведу.

Сам?

– Как велишь, вождь, – медленно ответил Илуге. Он уже и так понял: то, что выговорят третьим, последнее – и решающее. И никто здесь не давал ему выбора, просто проверяли на… на разное.

Тулуй едва заметно поднял бровь.

– Что ж, пойдешь со мной. Посмотрю на тебя поближе. Ты, я смотрю, неразговорчив.

«Смотря с кем», – подумал Илуге, но вслух не сказал, только пожал плечами. Казалось, в юрте их только двое, потому что остальные молча следили за ними, переводя взгляд с одного лица на другое.

Тулуй пододвинул ему миску с ячменными клецками в бульоне. Бульон, правда, уже выстыл окоемом жира по краям, но для Илуге и такое блюдо было вожделенным.

– Благодарю. – Он выловил пальцами клецку, засунул в рот. Только одну – чтобы не показаться невежливым. А хотелось схватить блюдо и одним махом набить полный рот.

– Как звать-то тебя, воин? – Тулуй усмехнулся. – Я надеюсь, ты всякий раз оземь не бьешься за такой вопрос?

– Илуге, – ответил он коротко.

– А сестру твою? – опять прижмурился вождь, и Илуге почувствовал опасность. Едва уловимую, будто дуновение холодного воздуха, ознобом по спине. А ведь ничем нельзя вождя упрекнуть – серьезный ведет разговор, правильный. Будто не было меж ними розни. Так и должен вести себя настоящий вождь, быть выше своих устремлений…

– Янира.

Зачем спрашивает? Мог бы у шамана узнать… Не случится ли так, что, вернувшись, он найдет сестру изнасилованной или изуродованной Тулуевыми приспешниками? «Нет, – с усилием осадил Илуге охолонувший его застарелый страх. – Не теперь, после поединка. Это была бы стыдная месть. Хораг мог бы, он был в праве хозяина. Но не Тулуй. Военный вождь могучих джунгаров не может воевать с женщинами – это бы положило конец уважению племени. Какова бы ни была его месть, она коснется только меня». Видя, как Тулуй сверлит его пытливым взглядом, Илуге подумал, что его сомнения, вероятно, отражаются у него на лице. Плохо. Он крепче сцепил челюсти.

– Ничего, справится с хозяйством, – спокойно кивнул Тулуй. – На то и девка. А на пути-то, глядишь, сурочьи норы вскроем. Или изюбра возьмем – там, к югу, леса больше встретишь. И березняк попадается, и кедрач. Да, и мешок не забудь, воин. Бывает, что и орехов набрать случается.

Тон был спокойный, неторопливый. Обыденный. Вождь им, казалось, говорил: «Ну и дурак ты. Напридумывал тут». Может, действительно – напридумывал? Травленый зверь от любого шороха вскидывается.

– Благодарю. – Илуге снова неловко поклонился и вышел наружу, на солнечный свет.

Болезненно зажмурился: после полутьмы жилища снег блестел просто ослепительно. Юрты рассыпались по снегу прихотливой дугой, снег изрыт сапогами, копытами коней, приносящих неизвестно откуда ржавую грязь к порогам… Илуге поглядел на юг – туда, где далеко на горизонте в дымке угадывались очертания невысокой горной гряды. Путь туда будет неблизок. И чего ждать? Быть может, Тулуй действительно преодолел свою ярость – по крайней мере, как он стремится показать. И как должен бы – мелочность вождя не красит. Но так ли это на самом деле? Права ли Нарьяна – или загодя готова поверить в плохое? Шрам, изуродовавший на всю жизнь, – это для женщины никакие не шутки…

Илуге вздохнул. Это только раб не выбирает своей судьбы, а потому избавлен от сомнений. Он теперь свободный человек, волен выбирать. Совершать непоправимые ошибки – тоже волен.

«Шлю свои нижайшие пожелания здоровья и тысячу весен жизни своему многоуважаемому отцу и почтенной матери! – аккуратно писал Юэ, остро чувствуя мозоли, наросшие за последние месяцы на его огрубевших руках. – Милостью Неба, я жив и здоров. Должно быть, вы уже готовитесь ко встрече Нового года. Пользуясь случаем, прошу Вас поставить в храме Иань курительную палочку в ее честь за меня – в здешних местах нет храмов и некогда соблюдать традиции. Мой хайбэ, господин Сишань, да славятся его дела, не смог предоставить мне отпуск на это время – пришлось отпустить слишком много молодых солдат. Припадаю к Вашим стопам, что не смогу приехать.

Зима здесь очень странная: вместо снега с неба сыплется дождь, и теперь он идет каждый день. Есть утонченная красота в том, как он беспрестанно шуршит всю ночь и утром, выйдя из своей палатки, я могу любоваться широкими, как опахало, листьями незнакомых растений, по которым скатываются крупные прозрачные капли. Должно быть, война не кончится раньше весны, так как дороги стали практически непроходимыми.

Очень жду ваших писем. Обязательно напишите мне все обо всех – здесь, в южных землях, так хочется получить какую-нибудь весточку о знакомых. Я лежу в темноте и вспоминаю каждую улочку нашего города, каждое знакомое лицо! Служит ли еще отец у господина Хаги? Здорова ли его супруга? Как наша соседка Ы-ни? Должно быть, давно уже вышла замуж?

Пишите, я хочу знать все обо всех, даже о старом торговце рыбой, который по утрам всегда так пронзительно кричит. Сейчас я бы очень хотел услышать утром его пронзительный крик, но вместо него на рассвете здесь кричат какие-то большие птицы с огромным носом и перьями цвета крыльев бабочки эку. Если удастся, я хотел бы привезти такую домой – говорят, их можно приучить жить в клетке и даже выговаривать кое-какие слова. Вот будет что-то на память!

Да пребудет с Вами милость Великой Девятки. И, я надеюсь, матушка, как обычно, вы закажете мне гороскоп. Здесь взять гадателей совершенно неоткуда!»

Юэ поставил кистью иероглиф своего имени, полюбовался на характерный мазок, который всегда оставлял под последней чертой, и осторожно подул на бумагу, ожидая, пока она высохнет. Все в этой проклятой стране сохнет невыносимо медленно, даже бумага. Ему кажется, он пропитался запахом гнили и собственного пота навсегда.

Сезон дождей пришел в джунгли, затопил тропинки, превратив жирную коричнево-красную землю в непролазную хлюпающую грязь, в которой вперемешку с палыми листьями копошились змеи и гигантских размеров сколопендры. Бьеты – и те умерили свою активность. Вылазки, конечно, с их стороны случались, но намного реже, и господин Мядэ-го принял решение углубиться в джунгли в поисках их новой столицы, расположенной, по слухам, восточнее места впадения в Лусань реки Цзэ.