Артем Абрамов - Убей страх: Марафонец

Но не сбылось написанное в Книге и, что самое интересное, когда-то уже бывшее с Бегуном, в каком-то из его прежних Путей, раз всплыла соответствующая цитата. Ничего не подсказало светило, или Чернов — в отличие от канонического Бегуна из Книги — не смог вытерпеть и дождаться «истинного». Ясно было лишь одно: какой-то из смоделированных здесь и сейчас Вефилей — именно истинный, и надо посетить каждый, не торопиться, попробовать поискать какие-то другие, не солнечные, подсказки, чтобы определить свой город. Можно было, правда, плюнуть на поиск, рвануть прочь от всех четырёх и рано или поздно наткнуться на Зрячего. Чернов верил, что Сдвиг произошёл, хотя и ублюдочный, с полной потерей людей, но раз произошёл, то в этом среднеевропейском ПВ обязательно должен оказаться Зрячий, иначе придётся отказать Сущему даже в минимуме логики. А этого Чернов сделать не мог. И не потому, что верил истово, а потому, что упрямо видел — или всё же подозревал, но тоже упрямо! — железную логику во всей внешней нелогичности происходящего изо дня в день, из ночи в ночь.

Логика в нелогичности — это сильно, признал Чернов, но от подозрений не отказался. Четыре Вефиля — это знак, намёк, четыре карты, упавшие на сукно рубашками вверх, одна из которых — искомый туз. Туз — это обязательно. Чернов должен найти его и, говоря языком преферансистов, зайти прямо с него.

Четыре города лежали на четыре стороны света. С какой начать?.. Начну-ка я с востока, решил Чернов, поскольку солнце вставало с утра именно там, а именно в солнце крылась подсказка, которую Чернов пока не обнаружил. Не любил кроссвордов, ребусов, криптограмм, не умел разгадывать их.

К месту — маленькое отступление. Очень часто пополняется список того, что Чернов не любил и не умел. Поневоле должно сложиться впечатление, будто Бегун — ограниченно образованный, ленивый умом физкультурник из разряда «сила есть — ума не надо». Не стоит спешить с выводами, до конца Пути ещё пилить и пилить…

Отступление закончено, можно вернуться к действию. Оно началось с привычного — с бега. Через лес — к Вефилю-восточному, обозначим его так.

Домчал до него Чернов, бодро домчал, хотя и провёл ночь без сна и в нервных метаниях по полям-лесам, обосновался на площади перед Храмом, решив начать поиск с центра. Поиск чего — этого он не знал. Считал по-наполеоновски: главное — ввязаться в сражение, а потом, как в песне, «зелёная сама пойдёт». Была общая цель: определить, какой Вефиль настоящий, выбрать его из четырёх одинаковых и тем или иным способом сообщить о результате Сущему. Или — что вернее! — Он сам всё узнает. И тогда, как надеялся Чернов, возникнут люди, где-то сейчас спрятанные Главным Мистификатором, и продолжится Путь. И ещё, опять надеялся Чернов, станет более или менее ясно, на кой чёрт Мистификатору понадобилось испытывать логические способности Бегуна. Может, потому что он, Бегун, неоднократно и не без самодовольства отмечал про себя собственное пристрастие к науке логике? Доотмечался, выходит…

Город был всё тем же. Как прошёл по нему Супервихрь, так ничего не изменилось: порушенные ограды, с корнями вырванные деревья и кусты, сорванные двери, взрытые на улицах кривые траншеи. Чернов опять уселся на ступени Храма — и принялся думать. Процесс этот идти не хотел, в башку лезли отвлекающие мысли, наука логика не будоражила творческую мысль. Очень есть хотелось.

Помнится, когда в первом Вефиле Чернов шастал по домам в поисках жителей, он не обратил внимания на отсутствие или наличие в домах съестного. Воды не было, высохла вода — это факт. А вот насчёт еды…

Он не поленился дойти до дома Кармеля, вошёл в знакомую гостиную, добрался до подвального помещения, где Хранитель держал вяленое и сушёное мясо, кое-какие овощи, пресный хлеб. Здраво полагал, что коли вихрь и смерчи не уничтожили и не повредили обстановки в домах, то с чего бы им «выдуть» из подвалов припасы? Однако ничего не обнаружил. Деревянный ларь, или аргаз на еврейском, оказался девственно чист. При внимательном изучении его нутра Чернов не нашёл даже крошек. Ну, ничего в аргазе никогда не хранилось! Сюрприз! Примитивное чувство голода позволило замечательной логике Чернова сделать вывод: этот Вефиль — липовый. Дубль. Декорация. Фантом… Хотя не спеши с выводами, тут же подумал он, уж коли людей изъяли, то и следы их пребывания — по той же логике! — следовало уничтожить. Что и сделано… А что насчёт одежды?.. Обыскал дом — нет одежды…

Всё та же замечательная логика тащила за собой: странно, что дом (и все остальные дома, ясный пень…) был девственно пуст. Ну хоть бы нитку неизвестные Чистильщики где-нибудь обронили, хоть бы тряпка какая в углу завалялась — так нет ничего, всё подмели-подобрали. Понятно, что Режиссёру или Декоратору сей очистительный процесс — с Его-то возможностями! — нетруден, но зачем огород городить?.. Четыре Вефиля, все — без людей! Да Чернов уже на стену от всего увиденного влез и по ней в панике мечется…

И опять продекларированная логика настойчиво долбила: дубль, декорация, фантом. Потому долбила, что круто замешана оказалась на интуиции Бегуна, коей — в отличие от логики — всякий профессиональный спортсмен должен быть наделён по определению. Интуиция игры, борьбы, соревнований — как же без неё?..

А посему плюнем на голод и рванём на север, но не по катетам треугольника, через лес, а прямо по гипотенузе. В конце концов, заблудиться в этом квадрате сцены, где углами стоят декоративные города, вряд ли возможно, да заодно не мешает разнообразить маршрут.

Любимый и наиболее часто употребляемый глагол в этой истории — «бежать». Но в чём здесь беда? Герой — бегун со строчной буквы и Бегун с прописной, что ему ещё делать, как не бежать бесконечно либо по дистанции (как было), либо по Пути (как есть)? Он и бежит. Как теперь — по полю, в обход леса, вниз с горушки… А это что такое? А это — дорога. Причём вынырнула откуда-то сбоку и потянулась вдаль, круто забирая вправо от того маршрута, куда направлялся Чернов. То есть Вефиль-северный явно оставался слева, дорога вела не к нему. Но — дорога! И Чернов, забыв о голоде, забыв о желании исследовать остальные три города, забыв обо всём, потому что любопытство, которое оказалось сильнее здравого замысла, перевесило оный замысел, — неугомонный Чернов понёсся по дороге, поскольку ясно было и ежу: всякая дорога куда-то ведёт. И раз есть дорога, значит, есть люди. И в конце концов, Чернов всё-таки — не крыса, чтоб гонять между «кормушками-городами», кто бы их там ни расставил для него. Он — человек, это, как известно, звучит гордо, у него есть право выбора. И он выбрал дорогу.

Хотя есть хотелось смертельно.

Он бежал по дороге и вдруг с удивлением отметил, как быстро и резко, а главное, незаметно для глаз поменялся пейзаж по её сторонам. Куда делась зелень?.. Вдоль дороги тянулись вроде бы те же поля, но будто над ними вот уже многие недели лили сплошные ливни, превратив их — и дорогу, кстати, — в месиво грязи, в болота. А дождь и вправду моросил, будто выдохся уже, залив округу водой, или взял короткую передышку, чтобы пополнить небесные водные запасы. И холодно стало Чернову в лёгкой рубашке, холодно и отвратительно мокро. И что, ещё раз повторим, странно: Чернов действительно не заметил, когда климат из среднеевропейского стал среднерусским, осенним, октябрьским. Как-то вся эта перемена сразу случилась, даже более того: Чернов понял, что она случилась, когда и волосы, и рубаха, и тело стали мокрыми, а в кроссовках захлюпала вода, а он всё бежит по одной и той же дороге, которая не стала ни уже, ни шире. И бежит при этом минимум десять минут по грязи под дождём, мило представляя, что вокруг по-прежнему — солнце и лето. Помня тезис о логике нелогичности, стоило предположить, что Чернов просто не понял, как проскочил Сдвиг. Ни тебе встречи со Зрячим, ни тебе дополнительных эффектов в виде, например, полётов и падений — бежал в одном ПВ, прибежал в другое. Как у классика: «Шёл в комнату, попал в другую»… Кстати, очень точное и ёмкое описание Сдвига.