Андрей Егоров - Вечный мент или Светоч справедливости

– Золото? – одними губами шепнул он.

– Еще одна попытка подкупа?! – архангелу, наконец, надоел этот балаган, и он свел брови над переносицей, от чего его лик сделался грозен.

– Да ты что?! – Рокофал всплеснул руками. – Я ж так, просто из врожденной щедрости. Ну и чтобы переговорный процесс разнообразить. Ну, скажи на милость, на кой ляд вам справедливость в мире? Неужели не понятно, что справедливость – понятие абстрактное? Argumentari [7]?

Речь адского премьер-министра отличалась изрядным разнообразием. Высокопарные фразы сменялись нецензурной бранью. А благородная латынь, появляясь в том или ином обороте, вдруг в следующее мгновение обращалась языком уголовной среды. Так изъяснялись почти все падшие создания, обнаруживая даже в речи лукавство и лживость натуры. Разумеется, только те из них, кто умел говорить. Ведь некоторые даже языка не имели. Их примитивный речевой аппарат состоял из одной утыканной иглами гортани, способной, правда, извергать пламя.

– Сократ сказал: справедливый человек счастлив.

– Вы верите этому безумцу? Я понятия не имею, как он оказался в раю. За ним числится множество прегрешений. Он – настоящий сумасшедший. И сексуальный извращенец, к тому же.

– Мы верим не безумцу. Мы и сами полагаем, воцарение справедливости даст людям укрепление веры в бога, позволит очиститься, – голос Михаила звучал торжественно, святые питали склонность к вычурной патетике. – Ведь если каждому воздастся по делам его еще при жизни, человек станет верить, что бог есть.

– И перестанет верить в существование загробного мира.

– Это обстоятельство абсолютно не важно. Ведь после смерти все невинные души окажутся в раю. Там они прозреют. Поймут, что бог есмь, и загробный мир тоже есмь. И тогда наступит царство добра и всеобщей благости во веки веков, аминь.

– Да это же просто блядословие какое-то! – вскричал выведенный из себя Люцифуг Рокофал.

– Не сметь сквернословить в моем присутствии! – возмутился Михаил.

– Между прочим, «блядословие» – слово церковное, на языке богословов означает пустую, праздную болтовню. Упоминается в литературных источниках неоднократно, в частности в «Славянском именослове» протоиерея Михаила Морошкина, изданного в Санкт-Петербурге в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Ну, это так, научная справка для непросвещенного ума.

– И протоиерей, может, порой ошибаться при жизни, ибо грешен человек. Похвально то, что он стремится к божественному совершенству.

– Раз для вас все так кондово складывается, уважаемый Миха, сними хотя бы контрибуцию очищения с тех, кто уже томится в аду.

– Ни в коем случае, – возразил архангел, брезгливо морщась на фамильярное «Миха», – мы спасем миллионы душ. Теперь с этим ничего не поделать. – Он выставил перед длинным носом премьер-министра указательный палец и проговорил: – Год. Один год.

В ответ Люцифуг Рокофал показал средний палец и пропел тенорком:

– Фак. Один фак.

Архангел Михаил схватился за рукоять сияющего меча. Премьер-министр кинулся за трезубцем. Оба одновременно отдернули руки от оружия, спохватились. И над Михаилом, и над Рокофалом довлела сила владык вселенной. Перейти границу в мирном переговорном процессе значило вызвать их гнев и впасть в немилость. В прошлый раз Рокофал лишился всех личин, кроме человеческой, став квадратноголовым карликом, в этот раз вполне мог лишиться ответственной должности и бегать в течение пары веков на побегушках у какого-нибудь Адрамелеха, чистить его павлиний хвост и драить шкуру на потном лошадином крупе. Обычным обликом герцога была нижняя часть тела мула, а на ней – человеческий торс с песьей головой. Из лошадиного крупа торчал павлиний хвост. Выглядел Адрамелех, надо отдать ему должное, жутковато. Было у него и несколько иных личин. Не менее чудовищных.

– Продолжим? – поинтересовался Михаил. Как и все святые, он быстро забывал обиды.

– Валяй! – согласился Рокофал.

– Значит так, – Михаил извлек из воздуха скрученный в трубочку список, развернул его и прочитал: – Двадцатое дело на сегодня. Обольщение почтенного Василия Скифийского бесовкой Армалой. Скифийский покаялся. Но это не в первый раз. Отец думает, прощать его или нет.

– Absque omni exceptione, immo [8]! – жарко выдохнул Рокофал. К этому делу он хорошо подготовился: – Распутник совершил грех прелюбодеяния в двадцать шестой раз. Нет ему прощения!

– Отец склоняется к тому же мнению, – грустно заметил Михаил, – но хочет быть уверен, что в аду Василий Скифийский не будет сильно мучиться.

– Конечно, не будет, – заверил архангела Рокофал. – Мы его пристроим смотрителем в борделе. Там ему самое место. Будет заниматься любимым грехом с утра до вечера. Ну, как? Низвергаем?

– А наказание?

– А наказание определим самое легкое. Скажем, по четвергам парочка моих бесовок может прищемить ему детородный орган дверью.

– Но функциональность органа сохранится? – уточнил Михаил.

– Безусловно, – ответил Люцифуг, – ты же знаешь, все, что у нас происходит, это всего лишь иллюзия. Мы их жарим, а на телах потом ни единого ожога. Варим в крутом кипятке, а они, как новенькие. Единственное, для полноты ощущений мне придется время от времени менять пытку. Ко всему привыкаешь, знаешь ли, – и к хорошему, и к плохому. Но ты не волнуйся. Сильно мучиться он не будет. Придумаем что-нибудь настолько же безобидное.

– Скажи, пожалуйста, – Михаил нахмурился, – тебе когда-нибудь зажимали дверью детородный орган?

– Это еще зачем? – насторожился Рокофал.

– Просто мне кажется, если кому-то зажимали дверью детородный орган, он никогда не будет называть эту процедуру безобидной.

– Ах, вот ты как повернул, – обиделся премьер-министр. – Для вас, между прочим, стараюсь. Хочу наказание смягчить. А ты меня зажиманием органа пугаешь.

– Хорошо, – пошел на попятный Михаил, – Василия Скифийского низвергаем в пучину огненную. Но помягче с ним, пожалуйста. За него сам бог просил.

– Жалеет, значит, – Рокофал подмигнул, – может, потому, что и сам плотских грехов не чурается?

Архангел отшатнулся:

– Не смей кощунствовать, о боге говоришь, нечисть!

– Ишь ты, как нашего владыку нечистым звать, это у них запросто, а как вашего по маме приложить или о мелких шалостях упомянуть, сразу кипешитесь, плесень белая!

– Ну, все! – Михаил легким движением выхватил сияющий меч. – Терпение мое небезгранично.

– Ой, мама, убивают! – закричал Рокофал, падая на колени. – Давай, руби, злодей, безоружного. И пусть потом тебе будет стыдно. Будешь меня вспоминать. И замучат тебя муки совести от того, что прикончил, меня бедолажку.

– Тьфу ты, нечисть, – сплюнул архангел в сердцах и вложил меч обратно в ножны.