Ольга Погодина - Небесное испытание

Первой картиной, у которой она остановилась, было древнее полотно легендарного Жу Сианя «Три Сестры», изображающее три горы и три ущелья – ворота, отделяющие обе провинции Гхор от земель северных варваров. Никто, кроме нее, там не был. Сердце И-Лэнь гулко ударилось о ребра.

– Эта картина слишком прекрасна, чтобы это можно было описать скудной человеческой речью, – восхищенно произнесла императрица-мать, и фрейлины послушно закивали. – Я гляжу на нее уже много сотен раз, но ее очарование ничуть не поблекло. Изображенное все так же поражает меня. Скажи мне, И-Лэнь, тебе доводилось их видеть?

В этом можно было бы углядеть завуалированное оскорбление, если бы И-Лэнь не знала свою госпожу слишком хорошо. Госпожа Хризантем действительно спрашивала.

– Да, моя госпожа, – невозмутимо произнесла женщина. Какие-то неприятности с обстановкой в провинциях? Новый военный поход? Набеги северных варваров? Или… или расследование причин гибели ее мужа завершено? – Эти горы возвышаются, словно зубцы на спине дракона, столь огромного, что его нос, наверное, купается в Море Бурь…

– Прекрасное сравнение, – милостиво кивнула госпожа и перешла к следующей картине. Она тоже что-то сказала по поводу еще нескольких картин, но изощренный слух И-Лэнь улавливал, что это только для отвода глаз. Госпожу Хризантем интересовали только картины, на которых изображались Ургах и обе Гхор. Пожалуй, кроме нее этого никто так и не понял.

Тем более что в самом конце императрица резко остановилась перед одним из сравнительно новых полотен, до недавнего времени укрытого белым шелком. Оно изображало триумфальное шествие Великого Фэня по случаю победы в Первой Южной войне. Детали были прорисованы изящно и точно, хотя, на вкус И-Лэнь, слегка напыщенно. Картина сияла золотом и киноварью.

– Из картин, что были написаны за последние сто лет, эта мне нравится больше всего, – небрежно повела плечом императрица. – Когда пройдет пятьсот лет и краски слегка поблекнут, а шелк станет ветхим, эта картина будет воистину бесценна. Глядя на нее, воины будут слышать боевые барабаны древних битв, и сердца их наполнятся гордостью за великие деяния своих предков. – Госпожа Хризантем сделала паузу и снова слегка улыбнулась И-Лэнь непроницаемыми, темными и влажными, как вишни, глазами. Она, конечно, знает, что уже сегодня эти ее слова будут процитированы и по-разному истолкованы в десятке разных мест. – Однако к ней не хватает пары, хоть парная война и имеется.

Теперь фрейлины засмеялись, повинуясь скупой улыбке, дернувшей вверх уголки накрашенного рта.

– Я не сомневаюсь, что Вторая Южная война будет окончена столь же победоносно, – сказала И-Лэнь. – В конце концов, пары к картине действительно не хватает!

– Эта картина написана в период цветения вишни, – раздумчиво произнесла императрица. – Вторая должна была бы быть написана в осенних тонах. Как ты думаешь?

И-Лэнь склонила голову.

– Несомненно. Тримфальное шествие в красных одеждах на фоне осенней листвы будет смотреться подобно вспыхнувшему факелу. Такая картина могла бы прославить своего создателя…

– О да, – снова улыбнулась Госпожа Хризантем. – Любого из них.

Она имеет в виду обоих – и того, кто будет ее писать, и того, кто будет на ней изображен. Победителя.

И-Лэнь была женой и дочерью полководцев, политиков и стратегов. Она поняла. Вторая Южная война должна быть выиграна до зимы. Однако при чем здесь интерес к западу?

– Что ты думаешь о канатоходцах, О-Эхэй? – Господин Шафрана нагнулся к ней со своего трона, левая рука милостиво покоилась на ее голове. Императору нравилось перебирать ее волосы, и О-Лэи боялась шелохнуться в момент, когда следовало принимать монаршью ласку.

– Они прекрасны, мой господин, – пробормотала О-Лэи, с замиранием сердца наблюдая за тем, как тоненькая девушка с веером, покачиваясь, ступает на канат маленькой ножкой в легкой шелковой туфельке.

– Прекрасны? – В голосе Шуань-ю послышалось изумление, и О-Лэи поняла, что выдала себя. – Канатаходцы – прекрасны? Неужели тебе нравятся площадные забавы, О-Эхэй?!

У нее все внутри сжалось в комок. Нужно что-то срочно придумать. Какую-нибудь мудрость из папиной книги. Лопатками она чувствовала злорадный взгляд Рри, прожигающий ей спину. О-Лэи улыбнулась и серьезно посмотрела в глаза императору.

– Прекрасна ли придворная дама, фрейлина второго или третьего ранга, когда, набелив лицо, она спешит выказать императрице свою почтительность, поддерживая на выходе длинные рукава ее одежд? (Неверно, неверно, лицо императора осталось пусто!) Прекрасен ли чиновник шестого ранга, юноша, только что назначенный на свою должность, когда он в своих одеждах цвета весенней зелени впервые переступает порог Шафранового Чертога?

– Это действительно может быть прекрасным. – Лицо Шуань-ю светлеет, глаза заволакивает мечтательная дымка. – Но при чем здесь канатоходцы и их простолюдные забавы?

– Придворный подобен канатоходцу, – цитирует О-Лэи (император не знает, что она цитирует «Трактат о феномене власти»). – Один неверный шаг – и он впадет в немилость, а немилость господина подобна падению в пропасть глубиной десять тысяч лэ.

Сзади раздается сдержанный смех придворных, и она позволяет себе добавить от себя:

– В этом есть особо утонченная красота, пусть простолюдины и не подозревают о ней.

– Вот за что я люблю маленького О-Эхэя. – Император соизволит величать ее в мужском роде, в том числе и высказывая свою милость. – Он может даже невинную забаву облечь в слова, исполненные высшего смысла. Однако то, что ты говоришь, печально. Разве ты так себя чувствуешь?

Рука с холеными пальцами поднимает ее подбородок, красивые глаза цвета корицы смотрят в ее – широко распахнутые, полные настоящего, некрасивого страха. Император вдруг выпускает ее лицо из ладони и встает, не обращая внимания на то, как танцует на канате набеленный старик, какие заученные шутки он кричит, прежде чем сделать свое сальто.

– Мы бы хотели заняться делами государства, – небрежно говорит он, выходя и на ходу протягивая распорядителю внутренних покоев руки с волочащимися по полу рукавами своего расшитого позолотой кафтана. Распорядитель внутренних покоев на ходу омывает руки императора от липких остатков десерта – император изволил смотреть представление, кушая сваренные в меду цукаты. Двое евнухов впереди распахивают высокие красные лакированные двери с прорезным орнаментом в виде мифических птиц. Толпа придворных – более ста человек – напряженно замирает в дверях.

– Рри, Цао, О-Эхэй, – называет император имена тех, кому дозволено перешагнуть порог. – Цао, дай мне свой список.