Ольга Погодина - Небесное испытание

– Э-э-э… вонял, мой господин. – Господин Той тоже поддерживает шутку, и смешки становятся громче. – Но он принес мне один интересный свиток на ургашском языке. – Господин Той достает из складок одежды свиток. – В нем сыновья невинно убиенного князя Ургаха Каваджмугли, чудесным образом оставшиеся в живых и собравшие армию из северных варваров, просят Сына Неба… Немного помочь. Деньгами. И воинами.

– Смело. – Шуань-ю прикрывает глаза, длинные ресницы ложатся на щеки. – Что-то еще?

– Наследники щедры на обещания, – усмехается господин Той. – Они предлагают после захвата власти в Ургахе вернуть долг в двойном размере. И беспошлинную торговлю на вечные времена.

– Когда нечего терять, не грех пообещать и луну с неба, – роняет Шуань-ю. – Но… да, твое известие… заинтересовало меня. Я жду тебя завтра с предложениями того, как следует поступить.

Короткий поклон, ритуальные пожелания – и господин Той покидает залу. О-Лэи видит, как гордо развернуты его плечи: сегодня он сделал шажок к тому, чтобы вернуть доверие императора. И без ее помощи, стоит сказать.

Военный министр, напротив, не может сказать ничего нового. Он мямлит что-то неразборчивое о задуманных маневрах нового командующего – кажется, его зовут Бастэ, – и какой-то секретной вылазке. Император раздражен и скучает. О-Лэи кажется, что министр даже не представляет, о чем говорит. Сама она знает карту южных границ явно куда лучше. «На юге наступает равновесие…» Всем здесь, в столице, уже надоела эта война.

Потом Военный Министр оживляется. У него тоже новости из Ургаха – правитель Ригванапади, которому ранее высылались предложения о совместном походе против северных варваров, предлагает Сыну Небес победоносную войну.

Это интересно. Скуки императора как не бывало.

– «Начало осени – лучшее время для нападения, – гласит послание. – Это время, когда степные племена откочевывают на свои зимовья, и, напав на них в этот момент, можно легко взять искомую добычу и увести ее на свежих, откормленных конях, которые только что пригнаны с летних стойбищ. Прошу Сына Неба прислушаться к плану военной кампании, предлагемой моими лучшими советниками, и сообщить мне свое решение, так как, согласно предыдущим договоренностям, подготовка к нашему совместному походу идет полным ходом…»

– Помнится, когда мы писали в Ургах прошлый раз, целью нашего послания было проверить, на что ургаши готовы, – лениво говорит Шуань-ю. – Оказывается, они… очень готовы.

– Одновременность таких посланий вряд ли случайна, мой милостивый повелитель, – раздается голос Цао. – Если мой господин разрешит своему ничтожному слуге высказать свое мнение…

– Говори, Цао, – обрывает вступление император. Евнух прикрывает узкие, заплывшие жиром глаза. В падающем сверху солнечном свете его лицо лоснится, видны попытки замаскировать багровые следы назревающего чирея на правой щеке. Возможно, это следствие производимой операции, но у многих евнухов, как и у Цао, проблемы с чистой кожей, особенно к старости. Что не добавляет евнухам популярности, и без того небольшой.

– Наши шпионы доносят, что князь Ургаха последнее время стал мрачным и постоянно совещается со своим главным колдуном по имени Горхон. – Цао, конечно, не мог не знать, какая тема будет обсуждаться с императором. Это давало ему возможность подготовиться. Иногда очень важные известия приходилось задерживать месяцами, пока для Цао не доставят той информации, которая ему нужна. Чаще всего это пара фраз, которые он скажет в такой момент, как сейчас. – Возможно, что каким-нибудь образом – допустим всего на мгновение – ему стало известно о притязаниях на его трон. В этом случае его предложение должно быть столь настоятельным. Как сейчас.

– Это только предположение. – Император кривит губы. – Что толку от них?

– Предугадав мотивы противника, можно понять, как следует поступить, – назидательно говорит Цао.

– А ты знаешь – как? – парирует император.

Цао задумчиво жует узкие темные губы.

– Этот вопрос… требует величайшей сосредоточенности, – наконец осторожно говорит он. – Его следует обдумать.

– Хорошо! – Император поднимает руку. – Вопрос столь важен, что мы должны обдумать его. Остальное – потом.

– Цао, Рри, Жень Гуй, – он обращается к Военному Министру по имени, отчего тот весь расцветает, – к завтрашнему дню я жду от вас предложений. А сейчас я устал. И хочу некоторое время побыть один.

Настроение императора опять изменилось. С ним всегда так – он непредсказуем, как река, меняющая русло. Явно разочарованные, названные неохотно покидают покой. О-Лэи знает: они все равно будут ждать там, за дверьми. Настроение императора может снова измениться…

Ей тоже надлежит уйти. Однако при ее попытке подняться рука императора, лежащая у нее на голове, мягко толкает ее обратно.

– Тебя мы не отпускали, О-Эхэй, – говорит император. – Ты, мой маленький носитель кисти, останешься при нашей особе. Возьми принадлежности и следуй за мной. Возможно, мне захочется сложить стихотворение.

Она молча выходит за ним в его личные покои. Император редко изъявляет желание остаться наедине с собой. Чаще всего за ним всюду таскается человек тридцать—сорок. Иногда ей до боли жаль его, столь одинокого в этой толпе.

Личная спальня Шуань-ю уже знакома ей. Это зал, способный вместить сто человек. У дверей бдят две тугун со своими девственно чистыми книгами. Они раздражают Шафранового Господина донельзя, но против традиции бессилен и император. К спальне примыкает меньшее помещение, где император любит уединяться. Это сравнительно небольшая квадратная комната с прекрасным видом на императорский сад. Закатное солнце освещает его, сочится сквозь бумагу ширм, столь тонкую, что она почти незаметна. На полу – шкура огромного белого зверя, похожего на медведя, но вдвое больше тех, что О-Лэи видела в императорском зверинце. Говорят, ее привезли откуда-то с севера.

По его знаку она раздвигает ширмы и какое-то время император молча любуется пышным цветением орхидей. На низком столике из драгоценной яшмы стоит его любимое вино из лепестков роз. Налив пиалу до краев, она опять замирает рядом с ним, и его пальцы привычно перебирают ее волосы.

Сейчас его голос – это мягкий голос поэта, и щемящая грусть этих строк пронзает О-Лэи. Золотой свет уходящего дня, стрелы удлиняющихся теней, протянутые к ним из сада, танцующие в воздухе пылинки, – все напоено красотой. Мгновение, за которое страшно ступить. Ее сердце переполняется до краев.

– Это прекрасно, мой господин, – шепчет она.