Алексей Пехов - Колдун из клана Смерти

Глава клана предпринял попытку выбросить случившееся из головы, но не сумел. Где-то в глубине души поселилась необъяснимая тревога. Одевшись и придирчиво оглядев себя в зеркале, Миклош остался недоволен увиденным. Сон не пошел ему на пользу. Лицо осунулось и посерело, губы растрескались.

Бальза глянул на настенные часы — семь вечера. Его «день» только начался. В малой обеденной зале, что была устроена по соседству с его спальней, ждала свежая кровь. Он выпил жертву, и по жилам разнесся живительный огонь. Головная боль, терзавшая с самого пробуждения, пошла на убыль.

— Что у тебя? — поинтересовался глава, заметив в руках дворецкого блокнот.

— Один административный вопрос. Привезли ель. Куда прикажите поставить?

— Ель? — тхорнисх непонимающе нахмурился. — Какая к чертям собачьим ель?!

— Ну, так Новый год… — последовал неловкий ответ.

Миклош нахмурил брови еще сильнее. Беда с этим молодым поколением. То им кинотеатр подавай, то бассейн, то детские утренники устраивай.

Но он понимал, что без балагана подчиненным будет скучно. Чайлды должны развлекаться. Им требуется хоть какой-то досуг.

— Поставьте у входа. И на этот раз никаких хлопушек! Лучше обеспечь их кровью и бабами. Чтобы всем хватило. Только не забудь проследить, чтобы прибрались после кутежа. Да, вот еще… передай, если в кровь будут подмешивать какую-нибудь дрянь, оторву голову. Ясно?

— Да, нахттотер.

— Кроме того, потрудись проверить все водосточные трубы в доме.

Слуга выглядел удивленным:

— Трубы…? Но зачем?

— Ясное дело, потому что я это приказал! — рявкнул Бальза. — Шевелись!! Я не желаю, чтобы из-за твоих тупых вопросов здесь разразился всемирный потоп!

Проклятый сон! Того и гляди, станешь параноиком!

Оставшись в одиночестве, Миклош задумчиво постучал пальцами по столу. Его волновало присутствие сестры в Столице. Слуги Фелиции привезли мятежников в особняк недалеко от Семеновской набережной. Оказавшись в этом милом, уютном гнездышке, отступники затаились.

Что же дальше? Рискнут ли они сделать первый шаг?

Ненавистная мормоликая пытается перебежать дорогу. Интересно, как она собирается использовать Хранью? Сместить нахттотера руками мятежников и поставить над тхорнисхами своего болванчика?

Миклош выдвинул ящик стола, достал стопку чистых листов и остро отточенный карандаш. Задумчиво крутанул его между указательным и средним пальцем…

Утро не торопилось захватывать небо и пронзать его солнечным светом. В зимнее время солнце всегда ленивое и сонное. Благодаря этому, кровные братья ведут гораздо более активную жизнь, чем летом.

Ночь еще не закончилась, когда Миклош исчеркал листы сложными и, на первый взгляд, непонятными фигурами. Однако стоило присмотреться к художественной неразберихе, как из многочисленных штрихов проступали настоящие картины. Парусник, над которым зависла огромная серая волна. Площадь с виселицей и черепичными крышами окружающих ее домов. Тележное колесо. Отяжелевший от съеденного ворон на поле брани. Старая церковь с обломанным крестом. Лицо Храньи…

Бальза думал.

Подобное рисование было для него подспорьем в работе мозга. Побочным эффектом, неизменно отправляющимся в корзину для бумаг.

Взяв со стола колокольчик, господин Бальза позвонил. Не глядя, сгреб свои художества, скомкал.

— Да, нахттотер? — в комнате появился Роман.

— Ты позвонил Норико?

— Да, нахттотер.

— Когда она прилетает?

Дворецкий поклонился:

— Она уже здесь, нахттотер.

— Хорошо.

Господин Бальза вздохнул и устало потер гудящие виски.

В центральном холле, рядом с огромной вазой, горделиво кичащейся алыми орхидеями, притаились три небольших чемодана. В креслах у журнального столика расположились двое тхорнисхов. Один — высокий, смуглый и широкоплечий: лучшая кровь Эстремадуры, [26] Эстремадура (исп. Extremadura) — автономное сообщество на юго-западе Испании. Столица — Мерида, крупнейший город — Бадахос, основанный мусульманскими завоевателями Испании в 875 году. уроженец Бадахоса, потомок самым отчаянных конкистадоров Испании. Другой — тонкий и жилистый, узкоглазый и тонкогубый: сын старой Осаки, рожденный на берегах Иодогавы. [27] Иодогава — река, впадающая в залив Осака.

Едва увидев Миклоша, они степенно, без суеты, поднялись, подчеркнуто вежливо согнулись в официальных поклонах, и замерли, дожидаясь, когда им позволят выпрямиться.

Что ни говори, Норико превосходно вышколила охранников.

Их настоящих имен Бальза не знал. Мало того, что ему это было попросту не интересно, так еще и их хозяйка, развлечения ради, чуть ли ни каждый год меняла слугам прозвища. Нахттотер помнил их как Каина и Авеля, Содома и Гоморру, До и После, Тигра и Ефрата, Пса и Кота, Верха и Низа, Дайто и Сёто. [28] Дайто и Сёто — длинный и короткий японские мечи (катана и вакидзаси), носимые вместе.

Могли быть и другие звуковые обличья, не менялась лишь суть — слуги оставались исполнительными и преданными. Два превосходных мага-телохранителя Норико ради нее были готовы выбраться даже на солнце.

— Роман! — крикнул Миклош и, подняв голову, увидел на балконе второго этажа выглядывающего слугу. — Подготовь комнаты для гостей. Обеспечь их всем необходимым.

— Благодарим за заботу. Для нас это большая честь, нахттотер, — ни на дюйм не меняя поклона, тихо прошелестел японец.

— Где госпожа Норико?

— Ожидает в вашем кабинете, нахттотер. — Испанец также соблюдал этикет и не поднимал головы.

Миклош, благосклонно кивнул, поднялся по лестнице, но они не выпрямились до тех пор, пока глава клана не скрылся из виду.

Ее присутствие он почувствовал еще в холле, когда разговаривал со слугами. Но теперь, приближаясь к кабинету, Бальза ощущал все более уловимый, дразнящий аромат духов. Утонченный, легкий, пьянящий цветочный коктейль. Поначалу это были свежие ноты жасмина, вплетенные в бергамот. Затем на их место пришли фрезия, японская жимолость, лепестки апельсинового дерева. И, наконец, возле двери он настиг последнюю ноту этой приятной симфонии — розовый мускус, сандал и кашемировое дерево.

Миклош знал, что она будет делать, когда он войдет, хотя не видел японку последние пятнадцать лет. Разумеется, смотреть в окно.

Так и случилось. Норико стояла, сложив руки на груди, и любовалась летящими снежинками. Девушка была облачена в бирюзовое шелковое платье. По его подолу вился орнамент — ветви цветущей сливы, «…символ весны в японском искусстве», — припомнил Миклош.

Узкий подбородок, удивительно выразительные губы, миндалевидные темно-карие глаза, в которых нет-нет, да проскальзывали странные золотистые искорки. Прямые, тяжелые, черные блестящие волосы. Ногти на руках оказались выкрашены в тон волосам. От висков на грудь падали два длинных локона.