Виктория Шавина - Дорога в небо

Потомок эльфов рассудил: ни к чему нападать на посланников Марбе сразу. Их радушно примут, а тем временем вышлют разведку проверить: не привели ли они с собой иного войска? Может быть, им удалось подойти скрытно, пользуясь неразберихой, царившей в Онни, а теперь враги затаились и выжидают. Шпионы, уцелевшие после погрома в Анцьо, докладывали, что новый правитель поднял ополчения в деревнях, но Лодаку и следовало занять людей борьбой с внешним врагом, чтобы обезопасить себя.

Если войска близ Онни нет — впрочем, даже если есть — после коронации закатят пир. Эрлих не пожалеет угощения, усадит посла по правую руку, велит Чанакье и его людям быть наготове, и уж позаботится, чтобы гости захмелели.

Он мог положиться на родственников: те решили бы, стоит ли возиться с подкупом или гости верны пославшему их. Но если Лодак рассчитывал на это, тогда он просчитался. Эрлих знал хитрость: подослать верных людей, которые перейдут на сторону чужого государя, а в нужный момент ударят ему в спину. Он, конечно, сомневался, что во всём владении Марбе можно было сейчас сыскать столь значительный отряд неколебимо верных. Но, в любом случае, не собирался рисковать: силы и без прибытка значительны. С гостями покончат тихо, не колеблясь. А затем войско, ещё не распущенное, но уже и не утомлённое, выступит к Анцьо. Марбе-уан не учёл и того, что на своей земле Эрлих сейчас никого не опасался, а управление Онни без особых тревог мог доверить родственникам.

— Лети. Так говорил дракон, — медленно повторил провидец. — Ты хочешь знать, что это означает?

— Да, — подтвердил Хин.

— А может ничего не означает? Посмеялись, ляпнули ерунду. В одно время их примут за пророков, в другое за глупцов. Но людское мнение не делает их ни теми, ни другими.

— Так что они хотели мне сказать?

Прексиан рассмеялся:

— Я этого не знаю, Хин-Хин. Веришь?

Одезри укоризненно вздохнул, поднял брови. Юнец ухмыльнулся:

— Ах да, я ведь теперь вступаю в должность толкователя. Как интересно! — с притворным восторгом. — Бывший оракул, прорицатель, вещун — ну кому ж знать, как не ему!

— Прексиан!

— Спокойно, — велел тот нервно. — Ведь ты читал книгу книг? Так как по-твоему, быть не таким как все, по-настоящему отличаться от большинства людей — это значит вкусить запретный плод?

Хин задумался:

— Непростой вопрос.

— Простой вопрос, — отрезал Преакс-Дан. — Проще некуда. Отведать плод — вот что как раз по-человечески. А вот отказаться от плода, не взглянуть на запретное — трудно. Пока оставалась хоть одна тайна — древо познания — Рай существовал. Но только потеряв его — потеряв всё —, люди обрели свободу. А теперь задумайся над тем, как настойчиво ты выпытываешь у меня ответ на твою загадку, подаренную тварями. Ты поступаешь так по-человечески, Хин-Хин! Идёшь, ползёшь, но точно не летишь.

Одезри улыбнулся:

— Может потому, что я и есть человек?

— Ах, — отмахнулся провидец. — И когда ты слышишь прекрасные стихи, то, конечно, думаешь: «О, дивный образец силлабо-тонического стихосложения, как восхищает меня твой четырёхстопный ямб со сплошь мужскими окончаниями!» — он выдержал паузу и быстро спросил: — Или нет?

Хин невольно рассмеялся:

— Нет, конечно, — успокоил он нахохлившегося юнца.

Тот не стал шутить в ответ:

— Скажу тебе словами Альвеомира, Нэрэи, Вальзаара, твоего изгнанника — многих, ведь я не 100с тобою первым беседую об этом. Мы тоже не лишены любопытства, но важно знать меру, Хин-Хин. Не впадать в крайности: зачёркивать разум или признавать только разум. Не полагать, что вопрос существует обязательно ради ответа. Сколько загадок, сколько чудес! Ты представляешь, что с ними делает неумеренное стремление всё разобрать и объяснить? Разбери человека заживо по частям — разве он не умрёт? И стихотворение, и музыка, и все «души прекрасные порывы» — что ни разбери по винтикам, всё становится из живого мёртвым.

Сам подумай, зачем ты настаиваешь на ответе? Ради покоя? Унять любопытство? Но разве я — твари? Разве могу я знать, что у них в головах? Как ты не понимаешь, что большинство «правильных» ответов — лишь иллюзия ответов.

Взять физику. Она устанавливает законы природных феноменов и прочно связана с математикой. Однако, нельзя забывать, что математика работает не с природой, как таковой, а с её моделью, и потому научная истина оказывается только реальностью этой придуманной модели. Математика не привносит ничего нового в исходное утверждение, а лишь преобразует его из одной формы в другую. Но пытаясь с её помощью постичь незримое и трудно представимое, люди рискуют: можно задать какие-то свойства операторам, и, в результате преобразований, получив эти свойства на выходе — а как иначе? — почесть их особенностью природы того, незримого и неведомого. Простейший пример: известна площадь квадрата, мы вычисляем длину стороны. И всегда получаем два значения: положительное и отрицательное. Мы знаем, что второе — невозможно, и отбрасываем его. Но как быть, если не так-то легко проверить ответ? Если там, где мы пытаемся математикой вскрыть основы мира, разобрать по винтикам их, здравый смысл уже пасует? Возникают неведомые измерения, частицы, одновременно находящиеся везде и нигде — мифы науки.

Как появился мир? Как возникла жизнь? Почему? Вот примеры вопросов, на которые у всякой эпохи есть «правильные» ответы. Но чем дальше, тем меньше в них от поэзии. Помнишь, о чём я говорил? О живых и мёртвых. Сказания — живые, теории — мертвы от рождения. В том мире, куда уходят дессентайры, управление обществом через страх и разделение совершенно лишило людей власти над реальностью, превратило в часть, не замечающую целого. У нас ведь это может повториться! Принимая дары Мефистофеля, человек обращается в потребителя. Замыкаясь в объяснимом мире вещей, он отдаляется от непостижимого мира духа. Разве Фауст был счастлив?

Между людьми и любым другим видом — пропасть, Хин-Хин. Я не глуп, но Лье-Кьи обвёл меня вокруг пальца, словно детёныша, — долгий вздох. — Эх, может и не стоило тебе выговаривать…

— Я не возражаю, — спокойно заметил Одезри.

Прексиан с сомнением покосился на него.

— Иногда я думаю, — продолжил он, — в чём различие между всеми нами и Основателем? Почему он останется в легендах, а мы — нет?

— И почему?

— Тоже очень просто. Вот я. Разве я ничего не знаю о людях? Разве я не вижу иные их слабости? Но я не способен их использовать. А он мог. Скажи, приехал бы ты в Весну, если б вовремя не встретил…

— Эрлиха?

Провидец прикрыл глаза в знак согласия:

— Ну а встретил бы его, если б не отправился в Онни спросить совета у ведьмы? А отправился бы в Город, коли б не о чем было спрашивать?