Виктория Шавина - Научи меня летать

— Я уже понял, что ни «спасибо», ни «пожалуйста» от тебя не дождёшься, — улыбнулся Хин. — Порою ты проявляешь редкую изобретательность, лишь бы только обойтись без этих слов.

— Так ты хочешь благодарности?

— Да нет, — мальчишка отмахнулся. — Просто не стой как над обрывом.

Келеф опустил голову и встретился взглядом с человеком. Оранжевые глаза ласково светились в полутьме. Хин рассмеялся:

— Ты меня гипнотизируешь? — лукаво предположил он.

— Проводи меня ночью до реки, — попросил Сил'ан.

За Кольцом рек оказалось намного теплее, чем в скрипящей песком саванне, и всё же Хин чувствовал на щеках холодное дыхание ночи. Он стоял спиной к воде и смотрел на чёрный лес, шевелившийся на слабом ветру, точно огромное спящее животное.

— Знаешь, — сказал юный Одезри вслух, — местные рассказывают, что когда скрипит песок — на самом деле смеются Боги. При каждом моём шаге я слышал вой, визг, рёв. Сотни диких звуков. Но шёл ты, и пески молчали.

Тихий шелест шёлка был ему ответом.

— Обернись, — прозвучало негромко.

Хин посмотрел назад через плечо и, никого не увидев, с удивлением повиновался. Лирия выглянула из-за облаков и осветила белую фигуру недалеко от берега. Руки Сил'ан опирались на воду, что на твёрдую землю, волосы спадали на спину и плечи, реяли в воде тёмным облаком, а за ними виднелось что-то светлое, широкое.

— Хвост? — потрясённо выдохнул Хин.

— Лучше, — довольно откликнулось дитя Океана и Лун. — Но можешь называть и так.

— Зачем же обувь?

— Людям легче думать, что ноги есть у всех, и не волноваться.

Блеснув в лунном свете, Сил'ан гибко выгнулся и нырнул на дно. Хин потерял его среди стаек красных рыб, сел на траву и окинул взглядом водную гладь. Лунная дорожка, слегка наморщенная рябью, делила её пополам. Десяток минут спустя Келеф с тихим всплеском вынырнул на середине реки, перевернулся на спину.

— На тебе белое платье? — спросил мальчишка.

— Оа, — был ответ, — это только я.

Хин улыбнулся:

— А чешуи у тебя нет?

— К сожалению, — легкомысленно ответил уан, снова нырнул, проплыл под водой и показался в полосе лунного света. — Когда-нибудь ты увидишь Разьеру. Вокруг селения простираются пески, всюду, куда только хватает глаз. Угасает Солнце и, стоит подняться ветру, как из-под земли возникает удивительного тембра музыка. Позже я сыграю тебе похожую на эрху. Местные тоже сочиняли легенды, и я отправился там побродить. Оказалось, звучали сухие стволы, сохранившиеся с давних времён. В Лете не всегда была пустыня, я догадался об этом раньше истории со статуей. То, что нам рассказывают о прошлом мира, выдумка и ложь. Лие просил отступить, но я хочу понять, о чём пытается напомнить ветер, забираясь в пустотелые стволы давно умерших деревьев.

Мальчишка лёг на живот, укрылся сверху шкурой, уан подплыл ближе и повторил его позу в воде. Хин невольно рассмеялся:

— Как тебе удаётся на неё опираться?

— Так же как ходить по суше. Я просто не касаюсь поверхности, но так близко от неё, что человек не может заметить разницы.

— Паришь? — мальчишка озадаченно поднял брови.

— Без этой способности я мог бы лишь ползать, — улыбчиво согласился уан. — У меня нет костей.

— Вот как, — хмыкнул Хин, отвёл волосы за уши. — А воины всё пытались заставить тебя потерять равновесие в поединках.

— Невозможно, — согласился Келеф. — К тому же я тяжелее их раз в двенадцать, если не применять способность. Сильнее во столько же. Настоящее чудовище.

— Уже нет. Я и Синкопа слышали разговоры во дворе вчера. Стражников тронуло твоё сочувствие бедной Ценьхе. Они теперь иначе относятся к музыке. Раньше воротили носы с предубеждением, но два дня назад она яснее слов рассказала им о боли, одиночестве, бессилии, ропоте, отчаянии — о чувствах, понятных и пережитых не раз.

— Они сами себя обманули, — тихо сказал уан. — Ты-то знаешь: мне плевать на Ценьхе.

— Мне тоже, — сказал Хин. — Почему должно быть иначе? Я её не видел. Да и говорили, будто она не в себе. Что за жизнь она прожила? Мать умерла, отец вспомнил о ней лишь тогда, когда потерял наследника. Того страшнее — что за жизнь у неё была бы. Кто решил, что смерть — непременно горе? Пусть бы те, кто окажется никому не нужен, умирали ещё в младенчестве! Может ли сама Дэсмэр объяснить, зачем им появляться на свет?

Мальчишка долго молчал, потом смело посмотрел в яркие глаза:

— Я отвечу на твою откровенность. Ты спрашивал однажды, в чём моя беда. Я тогда сказал, что не знаю. Это неправда. Знаю.

Келеф молчал, Хин задержал дыхание, глядя на матово-белую в лунном свете кожу, на капли воды на ней, горящие серебром.

— Смерть кажется мне избавлением, — произнёс он, наконец, — дорогой к единственному человеку, который мог бы любить меня и понимать, которому я был бы по-настоящему нужен. Я отдаю себе отчёт, что это только мои фантазии. Будь он жив, наверняка, и ему бы не оказалось до меня дела.

Дверь открылась, Хин услышал шорох на потолке, отложил книгу и тяжело вздохнул.

— Не запоминается? — поинтересовался Синкопа.

— Я не понимаю, — взмахнул руками мальчишка, — зачем непременно всё учить наизусть? Какая это по счёту? Сколько десятков томов я могу прочесть по памяти дословно? Нельзя разве поставить её на полку, а, когда будет нужно, открыть и найти нужные строки?

— Можно, — согласился паук, сбегая по стене. — В мирах, откуда валятся к нам чужаки, так и делают.

— И в чём подвох? — осведомился Хин.

— Человек в силах запомнить и сотню, и тысячу томов при правильном обучении, — сказал Синкопа. — Почему он должен отказываться от этого? Зачем разыскивать нужный фолиант среди множества других на стеллажах? Да так можно биться над чем-то целую жизнь и даже не знать, что это давно открыто и изучено? К чему отказываться от владения информацией? Разменивать глубину знаний на ширину личных библиотек? Да и взгляни на это с другой стороны: сейчас мы запечатлеваем на пергаменте лишь самое важное, книг немного, того меньше копий каждой. Их называют сокровищем, они драгоценны. Если их станет больше, человек запутается в их изобилии, перестанет ценить, сочтёт обыденностью, станет проглядывать, а не читать. И, самое страшное, начнёт судить. А сколько кожи потребуется, сколько красок, сколько загромождено будет помещений. Зачем — можешь ты мне ответить? Чтобы потакать лености? Когда горели библиотеки в мирах чужаков, большая часть хранившихся там текстов оказывалась безвозвратно утерянной. Когда же в Весне однажды случился пожар, книги — все до единой — восстановили по памяти. К тому же, если брать их лишь чтобы выучить и вернуть в хранилище, книг хватает всем ищущим знаний. Понимаешь, — паук выразительно поднял передние лапы, — никому из нас не нужно то, что легко доступно — это быстро наскучивает. Каждый из нас жаждет борьбы и побед. Так, если сказать человеку: «Тебе поможет обрести надежду лепесток с цветка у твоих ног», он сорвёт лепесток, но, скорее всего, не ощутит ничего. Если же направить его через десять гор и долин, описать чистое озеро и неведомую траву, растущую на его берегах и расцветающую лишь в полнолуние Сайены, тогда — коли он пустится в путь и найдёт её — неужели же не разыщет и надежду, идущую об руку с желанием жить? Когда за необычайные заслуги, можно сказать даже подвиги, человек получает как высшую награду допуск в библиотеку на день, он узнаёт за этот день больше, чем чужак, для которого в его мире ворота открыты всегда, да только он проходит мимо, торопясь чего-то достичь, не думая о том, кто он уже есть.