Наталия Шитова - Уникум

— Родька, что?! Плохо?! — Осташов схватил его за плечо.

— Руки!! — рявкнул Родион, почувствовав, как кожа под пальцами Осташова стала медленно, но ощутимо нагреваться через тонкую ткань свитера.

— Тьфу, черт! — Влад отдернул руку, в сердцах хлопнул себя по бедрам. — Что случилось? Боюсь, нам без Стража не обойтись. Ты мне скажешь, где Егор?

— Я не знаю… — прошептал Родион. Он медленно разогнулся, открыл глаза и вдруг понял, что ничего не видит. В глазах вращались цветные искрящиеся пятна, словно перед тем он долго давил на глазные яблоки. Пятна метались, сдвигаясь к переносице и словно проваливались куда-то вниз, и от этого нос набухал, распухал, давление становилось невыносимым. Потом что-то словно лопнуло, и Родион ощутил жжение и жар в носоглотке. Он коснулся языком верхней губы. Губы были сухие и шершавые. И сильно заболела голова…

Пятна перед глазами немного рассеялись, и Родион, взглянув в зеркало, вздрогнул от отвращения. Он был даже не зеленым, а нежно-асфальтового оттенка…

— Вот-вот, — озабоченно поддакнул Осташов. — До чего ты себя довел, парень? Силенки-то расчитывать нужно…

Родион поспешно закрыл глаза, откинулся, задрал голову, стараясь мерно и неторопливо дышать.

— Все в порядке, Владик, — пробормотал он, чувствуя, что Осташов решительно настроен куда-то бежать и кого-то звать. — Видать, переработался я сегодня… Сейчас посижу немного, отвезешь меня домой, и все будет нормально…

— Надо Лешке сказать, пусть машину подгоняет… — вздохнул Осташов и вынул из нагрудного кармана маленький плоский телефон. Отогнув пластинку микрофона, Влад набрал номер, приложил телефон к уху и через секунду ругнулся. — Да что же это за жизнь пошла?!!.. Гудка нет… Батарейки сели, не иначе…

— Не шипи, — отмахнулся Родион. — Дойду я до стоянки.

— Нет уж, спасибо. Ученые мы. Я сбегаю, распоряжусь, а ты без меня лучше не дергайся… — Осташов побежал к двери.

Родион прикрыл глаза. Ему уже не было больно, жжение прошло, но жар разлился по всему телу, руки и ноги онемели, потеплели, стали невесомыми, словно после доброй дозы крепкого алкоголя… Ясное дело, всякая машина может сломаться, даже такая безупречная, как организм Родиона. Сейчас он чувствовал, что не может быстро нейтрализовать этот странный сбой. Сам сапожник оказался без сапог со своими чудесными свойствами…

Родион привык к тому, что до сих пор обнаруживал у себя новые, неожиданные, удивительные и даже весьма подозрительные способности. И он давал им волю. Еще живя дома, Родион изощрялся, как мог. Из-под носа отца и матери отскакивали и улетали прочь необходимые им предметы. Заклинивали дверные замки в квартире. Горел мусор в помойном ведре. Электросчетчик накручивал огромные суммы… Родион наслаждался, во-первых, силой произведенного впечатления и, во-вторых, своей безнаказанностью. Бессильная злоба отца, беспомощность матери, растерянность брата — все это стоило усилий.

Через некоторое время он почувствовал уверенность, что ему под силу не только справиться с непрошенным даром, но и извлечь из него в дальнейшем максимум пользы. Постепенно Родион плюнул на родителей. Точнее будет сказать, он и родители взаимно потеряли друг к другу интерес. Отцу расхотелось перевоспитывать и лечить свихнувшегося подростка, а Родион, изучив до мельчайших подробностей отцовские реакции, стал приручать остальное человечество, осваивать прочий мир, лежащий за пределами родного дома.

А уж получив законное право поступать по-своему, Родион развернулся. В последние годы он, как никогда, был уверен в своих силах. И вдруг этих сил не хватило… Они просочились наружу, словно воздух из продырявленной резиновой камеры. Но вечно рассиживаться в гримерной было ни к чему. Нужно было поскорее привести себя в порядок и убираться отсюда…

За спиной бесшумно открылась дверь, но так и не закрылась.

— Сейчас, Влад, я только соберу свои причиндалы, и мы поедем…

— произнес Родион как можно бодрее.

Ответа не последовало.

Родион открыл глаза и взглянул на отражение дверного проема. В туслом свете коридорного плафона на пороге гримерки застыл мужской силуэт. Это была не высокая мощная стать Влада Осташова. Тонконогий щуплый мужчина, стоя в дверях, тряхнул лохматой головой… Родион не отрывал взгляда от невесть откуда взявшегося гостя. Первая мысль была — кто-то просто перепутал дверь гримерки. Но нахлынувшее дурное предчувствие стало настолько сильным, что у Родиона дыхание перехватило.

— Что вам надо? — еле слышно проговорил он.

Непрошенный гость сделал два шага. В круг света, отбрасываемый лампой на столике Родиона, выдвинулось худое лицо, обрамленное длинными рыжеватыми прядями, на котором словно из глубоких черных ям выглядывали два безумных выпученных глаза…

Родион вскочил с кресла, развернулся, отпрянул.

Полетели, звонко шлепаясь на пол, сбитые с гримерного столика баночки.

Худосочный силуэт немедленно подался назад, и из полутьмы раздался болезненный шепот:

— Как поживаешь, последняя мармеладка?

Родион зажмурился, попытался сделать вздох, но не смог. Почему-то зазвенело в ушах. Сквозь этот звон послышались поспешно удаляющиеся по коридору шаги…

— Что тут за погром?! — раздался удивленный голос Осташова. — Вот оставь тебя без присмотра…

Родион с трудом открыл глаза.

Вошедший Осташов с изумлением рассматривал опрокинутое кресло и валяющиеся на полу баночки с гримом.

За спиной Влада показался Егор. Он тоже остановился на пороге и подозрительно спросил, глядя в глаза Родиону:

— Эй, ты с кем тут воевал?

— С призраком… — прохрипел Родион, с ужасом обнаруживая, что дыхание не собирается восстанавливаться.

Осташов и Егор тревожно переглянулись.

Родион оторвался от столика, подался вперед…

Как ни стремительно рванулся Страж, пытаясь подхватить брата, Родион тяжело свалился на пол. Что-то парализовало его, сковало мышцы, и снова надсадно и болезненно зазвенело в ушах, и острый бурав впился в переносицу с хрустом и хрюканьем…

— … Родька! — Егор перевернул его, сватил за руку, стиснул онемевшую ладонь. — Родька, ради Бога, что случилось?!..

Кажется, Егор растерянно кричал на Осташова, на девчонку-медсестру, прибежавшую из медпункта… Ни мокрое полотенце, ни поспешно вскрытый пузырек с нашатырным спиртом ничем не смогли помочь.

Родион чувствовал, что несколько рук ощупывают его, пытаются вывести из странного паралича. И эти руки не жгли, и Родион счел себя уже мертвым.

И последним, о чем он подумал, было то, что мертвым быть не так уж и плохо, по крайней мере не так больно, как быть живым…

Тридцать восемь… Нет, тридцать девять кафельных плиток уместилось в простенке между дверью в палату и грузовым лифтом. И еще кусочек плитки сбоку. Егор сто раз пересчитал их, запомнил порядковые номера надтреснутых и исцарапанных… Больше заняться было нечем.