Дэниел Абрахам - Тень среди лета

Пламя ночной свечи задрожало. Три мотылька бились у стеклянных стенок колпака. Лиат пошевелилась. Маати пробормотал что-то во сне и отвернулся. Она развела сетку и встала, подставляя тело ночной прохладе. После близости тело было липким. Она подумала было сходить в бани, однако гулять по городу в темноте и без Маати не хотелось. «Уж лучше, — решила она, — останусь здесь, даже если придется мерзнуть. Поделом мне за все грехи». Лиат накинула халат, но завязывать пояс не стала.

В темном небе сияли звездные россыпи. Далекие дворцовые и городские огни почти терялись среди них. Лиат залюбовалась луной — сияющим серпом света, обнимающим ноздреватую тьму. Сверчки и лягушки распевали вовсю, подстриженная трава у пруда с карпами щекотала ноги. Лиат внимательно огляделась и только потом вылезла из халата. Прудовая вода была ничуть не хуже банной. Рыбы метнулись от нее врассыпную. Камыши у берега при каждом колебании воды шуршали листьями — словно сухие ладони по коже.

Лиат лежала на спине, медленно перебирая ногами, и думала об Итани. Она не чувствовала себя изменницей, хотя знала, что это так. Маати и Итани — Ота — как будто заняли совершенно разные части ее сердца. Итани был ее возлюбленным, тем, с кем она делила постель многие месяцы; а Маати — ее другом, поверенным всех тайн, единственным утешителем в мире, где сейчас нет даже Оты. За эту поддержку она готова была поступиться и чистой совестью и спокойствием. Лиат сама не понимала, как жизнь может быть так легка и одновременно трудна.

Холод пробрал ее до костей. Лиат перевернулась и свободно подплыла к берегу. Пальцы ног увязли в речном иле. После воды воздух казался во много крат холоднее. Когда она нашла халат, ее била дрожь. Ночь обезмолвела, птицы и насекомые утихли.

— Должно быть какое-то правило поведения в подобных случаях, — произнес Бессемянный из темноты, — но мне оно неизвестно.

Лицо андата как будто висело в воздухе; бледные губы кривились в ироничной и одновременно мрачной усмешке. Он шагнул вперед. Лиат рывком запахнула халат. Его одежды — черные с синим отливом — то растворялись в темноте, то снова появлялись. Андат что-то вынул из рукава и протянул ей. Косынку.

— Когда я увидел, где ты, то решил тебе принести.

Лиат взяла ее и машинально изобразила благодарность. Андат небрежно ответил, сел на корточки у пруда и стал смотреть на воду.

— Ты выбрался из ящика.

— Из одного — да. Хешай-кво меня выпустил. Он уже несколько дней позволяет мне выходить при условии, что я буду оставаться в пределах видимости. Я принес священную клятву, хотя, наверное, все равно ее как-нибудь нарушу. Из-за меня он пошел на поправку. Запереть свою половину — особенно постыдную — значит дать ей возобладать над другой. Этим-то и опасно делить себя надвое, не находишь?

— Не понимаю, о чем ты, — ответила Лиат.

Бессемянный усмехнулся. Похоже, его забавлял этот разговор.

— Высуши волосы, — сказал он. — Я не сужу тебя, дорогуша. Я ведь детоубийца. А ты — семнадцатилетняя девочка, которая завела второго любовника. Куда мне с тобой тягаться.

Лиат обмотала голову и повернулась, чтобы уйти. Под ногами прошуршали сухие листья. Вдогонку прозвучали три слова — так тихо, что она почти приписала их воображению.

— Я знаю про Оту.

Лиат остановилась. В тот же миг, как по сигналу, снова грянул хор сверчков.

— Что ты знаешь?

— Достаточно.

— Откуда?

— Догадался. Что ты будешь делать, когда он вернется?

Лиат не ответила. Бессемянный повернулся и окинул ее взглядом, потом принял позу снятия вопроса. В груди Лиат вспыхнул гнев.

— Я люблю его. Он мой друг сердца.

— А Маати?

— Его я тоже люблю.

— Но он не друг сердца.

Лиат снова умолкла. В тусклом свете луны и звезд было видно, как андат печально улыбнулся и принял позу, выражавшую понимание, сочувствие и приятие.

— Я и Маати… мы просто нужны друг другу. Врозь нам плохо. Мы с ним оба совсем одиноки.

— Что ж, это хотя бы ненадолго. Он скоро вернется, — произнес андат. — Завтра, может быть. Или через день.

— Кто?

— Ота.

Лиат почувствовала, что задыхается. Чувство было очень похоже на страх.

— Нет, еще рано. Он не успеет!

— А по-моему, успеет, — возразил андат.

— Ему только до Ялакета плыть три недели. Даже если он найдет быструю переправу вверх по реке, то только сейчас прибудет туда.

— Уверена?

— Еще бы.

— Тогда признаю свою ошибку, — сказал андат так уступчиво, что у Лиат не нашлось ответа. Вдруг андат рассмеялся и охватил голову руками.

— Что? — удивилась Лиат.

— Ну и дурак же я. Ота — это тот самый Ота-кво, о котором рассказывал Маати. Он не поэт и у него нет клейма, вот я и не сопоставил одного с другим. Но если Маати отправил его к даю-кво… Да, несомненно. Это он.

— Я думала, ты все знал насчет Оты, — сказала Лиат упавшим голосом.

— Возможно, я преувеличил. Ота-кво… Ученик из «черных одежд», который не принял клейма и не стал поэтом. Кажется… кажется, я слышал подобную историю. Что ж, задам пару вопросов Хешаю и все раскопаю.

Лиат охватил ужас при мысли о содеянном. Она не столько осела, сколько рухнула на траву. Под ее весом хрустнули листья. Андат встревоженно глянул на нее.

— Ты меня провел! — прошептала она.

Бессемянный склонил голову набок и странно улыбнулся — чувственно, жалостливо и вместе с тем удивленно. Его руки приняли позу утешения.

— Ты не виновата, Лиат-кя. Маати рассказал мне все давным-давно, еще когда не знал, кто я. Если ты и предала сегодня своего друга сердца — а тому есть серьезные подтверждения, — то не со мной. Хочешь — верь, хочешь — нет, но эта тайна останется тайной.

— Останется, как же. Не верю!

Андат улыбнулся. На миг он напомнил ей Хешая-кво: лицо того было так же искренно.

— Обладать тайной — все равно, что сидеть на крыше с камнем в руках. Пока ты его держишь, жизни тех, кто ходит внизу, в твоей власти. Уронишь — останется только наслаждаться видом. Я не выдам твоей тайны без выгоды, а при нынешнем положении дел выгоды не наблюдается. Так что пока твои секреты останутся при мне.

Лиат встала в позу вызова.

— Поклянись!

— Ты забыла, с кем ты разговариваешь? Как, интересно, меня обяжет эта клятва?

Лиат уронила руки.

— Я тебя не выдам, — сказал Бессемянный. — Во-первых, незачем, а во-вторых, это расстроит Маати.

— Маати?

Андат пожал плечами.

— Я его полюбил. Он… он еще молод и недолго живет на этом свете. Однако у него хватит таланта и обаяния, чтобы избежать нашей участи. А вот достанет ли ума…

— Ты говоришь, как Хешай.

— Разумеется.

— А тебе… ты ведь не всерьез печешься о Маати?

Бессемянный встал. В его движениях ощущались легкость и свобода катящегося камня. На нем было просторное одеяние темнее ночи, а лицо казалось совершенной маской — фарфорово-белой, гладкой, как яичная скорлупа, и такой же бесстрастной. Сверчки до того разошлись, что Лиат едва уловила следующие слова андата: