Генри Олди - Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала

Нынче, когда Александр II пригласил ее на ужин, позабыв, будто бы случайно, позвать и ее мужа, между ними произошел разговор весьма неприятного свойства. Император все еще верил, что со временем гроза утихнет и все образуется, но подспудно знал, что не образуется, и теперь они расстались навсегда. Вернее, «остались друзьями», но, по сути, что это меняло? Он вспомнил, почти ощутил ладонями ее гибкий стан, нежную упругость груди, ласковые пальцы и стиснул зубы, чтобы не закусить губу.

— …Вот еще прошение о помиловании на высочайшее имя, ваше величество, — между тем продолжал докладчик.

— В чем там суть? — с усилием отгоняя от себя наваждение плотского греха, проговорил император.

— Да тут дело казусного свойства, — флигель-адъютант императора, капитан 1-го ранга Игнатьев пожал плечами, — о штанах, можно сказать.

Александр II удивленно поглядел на собеседника и бросил, уже не скрывая досаду:

— Что еще за нелепица?! Так они, поди, еще и о нижнем белье своем мне писать начнут!

— Здесь вот какая ситуация, — пустился в разъяснения каперанг. — Мануфактурщик Иван Аврамов и надворный советник Линьков Константин Михайлович, служивший в адмиралтействе по интендантству, учинили между собой преступный тайный сговор. Линьков так все гладко представлял, что паруса с кораблей Балтийского флота чуть что не каждый месяц, как срок отслужившие, списывал, да за гроши этому самому Аврамову и продавал. А тот, шельмец, из них штаны наловчился шить да на те же корабли матросам за недорого продавать. Ну а прибыль, ясное дело, эти лихоимцы между собой делили. Суд им за казнокрадство по пяти лет каторжных работ определил. Теперь они, стало быть, о милости и просят.

— Вот как? — Император с облегчением нахмурился, ему наконец явилась видимая причина для негодования. — С чего бы это я стал миловать казнокрадов и пройдох?!

— Ну так, извольте снизойти, ваше величество, этот мануфактурщик Абрамов — продувная бестия, из выкрестов — пишет, что вина его умаляется тем, что те штаны-де удобны и сносу не знают, куда лучше форменных, а потому морякам от них для службы прямая выгода.

— И что ж, сие правда?

— Истинная правда, ваше величество, — подтвердил Игнатьев. — Мануфактурщика этого до крещения Исааком Аврамовичем Леви звали. Так матросы штаны его прозвали «левисами». Ну вроде как «паруса Леви». Шутники-с.

Император оглядел кабинет. Сейчас вся строгая роскошь апартаментов была ему отвратительна. За окнами Зимнего дворца, покрываясь тонким ноябрьским ледком, замирала Нева, унылой волчицей подвывал холодный ветер, а ему нестерпимо хотелось в весну, в Царское Село, гулять по тенистым аллеям, обняв за талию его несравненную, наполненную жизненным огнем Сашеньку. Но, увы, дорога в прошлое заказана даже могущественным земным царям…

Император обмакнул перо в чернильницу и аккуратно вывел на листе выбеленной бумаги изящный вензель, двойное «А» — Александр и Александра. Вывел, хмуро поглядел на него, еще раз макнул перо и тщательно, чтобы никто не видел следов его слабости, зачеркнул монограмму. Долг государя требовал от него справедливости, и для личной боли здесь не было места.

— Надворному советнику Линькову срок каторги оставить без изменений, дабы наперед знал, как у державы воровать. Касательно же мануфактурщика, — Александр сделал паузу, — в словах его имеется резон. Если и впрямь «левиса» его столь хороши, пусть и далее их для флота шьет, но только с прибыли его стоимость парусов вычесть так, будто они были новехонькие, а затем еще и десять тысяч штрафу наложить, чтобы впредь жулить неповадно было.

— Так ведь выкрест же… — ошеломленный царским решением, напомнил капитан 1-го ранга.

— Мне все едино, — оборвал его император. — Мой подданный, стало быть, россиянин. — Александр II вновь потянулся пером к чернильнице и, поймав себя на мысли, что опять желает изобразить заветный вензель, резко одернул руку. — Еще что-то? — Он поглядел на Игнатьева, стоявшего с закрытой сафьяновой папкой в трех шагах от ампирного стола. Он казался ему свидетелем этого маленького преступления перед имперским величием, свидетелем его невольной слабости.

— Нет, ваше величество.

— Так чего же вы ждете, любезнейший?

Флигель-адъютант почти жалобно поглядел на государя, подсознательно чувствуя его настроение и вместе с тем вынужденный повторять то, о чем подробнейшим образом докладывал всего минут десять назад.

— Жду ваших распоряжений относительно проекта адмирала Краббе. — «Я уже имел честь докладывать вашему величеству», — хотел, было сказать он, но, проглотив начало фразы, продолжил как ни в чем не бывало: — Канцлер Горчаков передал на ваше рассмотрение проект адмирала Краббе. В ответ на слезную просьбу президента Северо-Американских Соединенных Штатов Авраама Линкольна тот предусматривает отправить крейсерские эскадры контр-адмиралов Попова и Лесовского к Тихоокеанскому и, соответственно, Атлантическому побережью Америки для пресечения морского подвоза, организованного англичанами с целью поддержки мятежников-южан. Горчаков пишет, — напомнил флигель-адъютант, — что позиция, занятая Англией в польском вопросе, диктует необходимость эффективных и незамедлительных мер противодействия, одной из коих может стать поддержка господина Линкольна.

«Авраам Линкольн, — про себя повторил Александр II. В самом этом имени ему слышалось что-то неприятное. — Авраам Линкольн, тьфу-ты, напасть — Аврамов и Линьков!»

— И что же? — раздраженно поинтересовался император. — Сей президент и впрямь слезно просит?

— Ваше величество, Южные штаты торгуют хлопком, табаком, маисом и прочими дарами природы, однако же почти не имеют своего производства. Южане весьма богаты, слывут аристократами Америки, и англичане с немалой выгодой для себя продают им оружие, боеприпасы и военное снаряжение. Если бы не эти поставки, восстание конфедератов, как именуют себя южане, закончилось бы, едва начавшись.

В своей просьбе на высочайшее имя, ваше величество, господин Линкольн пишет, что, следуя вашему примеру, он желал бы сделать свободными негров в своей стране, как и вы — российских крестьян.

Александр II заметно нахмурился. «Авраам Линкольн — Аврамов и Линьков, — рифмовалось у него в голове. — Этот североамериканский выскочка, быть может, и не глуп, но уж точно бестактен.

Конечно, невесть откуда возникшее желание заморского президента следовать русскому царю в деле освобождения подданных — топорная лесть. Но сравнивать русских крестьян с какими-то дикими африканцами — ну, уж это слишком! Его народ от дедов и прадедов наследовал такой строй, и помещик, когда он не лютый зверь, а людям своим — истинный хозяин, им не только барин, но и отец родной! Негоже их с туземцами равнять! Коли пришел срок сие положение отменить, то потому что времена изменились…»