Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда…

– Как твоё имя? – спросил я её. Голос почему-то стал неожиданно низким. Почти хриплым.

– У меня ещё нет имени, – сообщила она, улыбаясь. – Гхой получает имя, когда её первому ребёнку исполнится год. А у меня ещё нет детей и нет мужа.

Она внимательно смерила меня взглядом и продолжила: «Но, я думаю, что следующей весной у меня уже будут дети». И смешливо прыснула в кулак, глядя мне прямо в глаза с затаённым озорством. Я даже поперхнулся. И закашлялся, чтобы не показать виду, будто я смущён.

– А как же мне к тебе обращаться? – спросил я её. – Пока у тебя нет детей.

Вот тут смутилась уже она.

– Ты можешь называть меня – Мавка, – сказала она. – Это значит – «Живущая в озере».

– Красиво, – оценил я. – Проводи меня к дому, где мы остановились, Мавка. Из меня вытекло довольно много крови, и я сам могу сейчас заблудиться. И ты можешь мне сказать, где Гхажш, и куда исчез Гхай?

– Гхажш разговаривает с отцом Гхая, – ответила она, помогая мне подняться. – В Гхая его братья сейчас вдувают воздух. И я тебя, конечно, провожу. Гхой-итэреми велела за тобой присматривать, но я бы и без неё это сделала. Ты мне нравишься.

– Да? – ошарашенно спросил я. В Хоббитоне всё совсем не так, и хоббитянка никогда не сказала бы такого, так легко и откровенно.

– Да, – просто ответила она, забрасывая мою руку себе на плечи. – Держись крепче, и пойдём. Ты занятный и сильный. Даже сильнее, чем я думала, – плечи под платьем оказались круглыми, горячими и неожиданно крепкими.

– А я тебя не обижу, – спросил я осторожно, – или не нарушу каких-нибудь обычаев, если скажу, что ты мне тоже нравишься?

– Нет, – ответила она очень серьёзно и сосредоточенно. Она старалась ступать со мной в ногу, но получалось плохо. – Не нарушишь и не обидишь. Мне будет очень приятно.

– Тогда я скажу, – я вдохнул поглубже, стараясь успокоить колотящееся сердце. – Ты мне тоже очень нравишься, Мавка. Особенно целоваться.

– Да? – она просияла, словно я, действительно, сказал ей что-то очень приятное и, не снимая с плеч моей руки, повернулась ко мне, так что мы оказались стоящими вплотную, лицом к лицу, едва не касаясь друг друга носами. – Правда?

– Правда, – я попытался кивнуть, и мы стукнулись лбами. Не сильно. Соприкоснулись.

– Тогда… – она запустила пальцы в волосы у меня на затылке и чуть пригнула мою голову ближе к себе. – Раз тебе нравится…

У меня и без того голова кружилась, а тут и вовсе… всё вокруг замелькало, поплыло перед глазами. И я обнаружил себя лежащим в пыли навзничь.

Дальнейший путь до дома мы проделали молча и быстро, может быть, чуть быстрее, чем следовало бы для израненного воина, висящего на плечах подруги. По правде сказать, я прижимал эти плечи к себе немного сильнее и плотнее, чем можно было ожидать от «израненного воина».

А дома мы как-то быстро обо всём позабыли.

– Ну ты даёшь, парень, – я даже не слышал, как Гхажш вошёл. Мавка испуганно взвизгнула и упорхнула куда-то за печь, на ходу поправляя платье на плечах. – Мы ещё суток здесь не находимся, тебя только что чуть не убили, а ты уже с девушкой целуешься. Да ещё с самой красивой на острове.

За печкой довольно хихикнули.

– Где ты был? – спросил я, потому что надо было что-то говорить и потому что хотелось как-то отвлечь Гхажша. – Я кровью истекаю, а ты хоть бы перевязал.

– Я же вижу, что ты в надёжных руках, – усмехнулся Гхажш. – Не стал вмешиваться. Как-то ты не похож на истёкшего кровью. Мавка, он как? Шевелиться может? Не сильно обескровился?

– Может, – пискнули из-за печи. – На ногах плохо держится, а руками шевелит.

– Да ты, я смотрю, нигде не потеряешься, – довольно хохотнул Гхажш. – И девушке понравился. Когда успел? Правильно, Мавка, такой парень на ваше болото ещё сто лет не зайдёт.

– Гхажш, – снова попытался я его отвлечь. – А меня что, теперь так в каждой деревне спрашивать будут? И поединки устраивать?

– Нет, – ответил он, разваливаясь рядом со мной на лежанке. – На острове твоё имя уже к вечеру каждый знать будет. В других буурзах как получится, но если уж тебя у огхров признали, то и в других местах признают. Ты даже сам не понимаешь, насколько всё хорошо ты сделал. Здесь об этом ещё лет сто сказки будут рассказывать. Может, и больше. Мавка, ты нас кормить будешь?

– Всё в печи, – сказала Мавка, появляясь и пожимая плечами. Белые волосы она уже убрала под косынку, умылась и стояла свежая и красивая. И слегка припухшие губы её нисколечко не портили. – На три дня приготовлено.

– А мы гостей ждём, – сообщил ей Гхажш, садясь. – Ну поухаживай за нами. За грубыми мужиками. А то, что мы тут, пятнадцать рыл – на один горшок с кашей? Или парень у нас плох? – он кивнул на меня.

Мавка хмыкнула, задрала нос и ушла во двор. Мне почему-то разговор Гхажша с Мавкой не понравился. Я даже хотел сказать ему что-нибудь обидное, но ничего не придумалось.

А потом отворилась дверь, и в дом ввалилось полтора десятка мужчин. При оружии. Странного в этом ничего не было. Я уже успел привыкнуть к тому, что все в деревне носят оружие. Даже дети и женщины. Даже старухи. У Мавки тоже на груди, на тонком шнуре, продёрнутом в отверстие на рукояти, висел небольшой обоюдоострый нож, похожий на немного расширенный лист ивы. Странно было что все вошедшие стояли, опершись ладонями на рукояти мечей, и среди них был Гхай.

Некоторое время вошедшие сурово и молча смотрели на меня, потом стоявший слева от Гхая худощавый седой урагх размахнулся и, что было сил, отвесил Гхаю подзатыльника. Гхай даже вперёд качнулся.

– Поклонись хоть, бестолочь, – сказал урагх. – Да поблагодари. Такой воин тебя в кровники взял.

Я ничего не понял и посмотрел на Гхажша. Тот беспокойства не проявлял и откровенно наслаждался происходящим, улыбка у него, по-моему, за уши затягивалась.

– Это ещё кто кого взял, – проворчал Гхай, потирая затылок. – Я же мог его-то клинок своей кровью не поить.

И тут же схлопотал ещё один подзатыльник.

– Я бы тогда тебя, щенок, своими руками в болоте утопил, – рявкнул урагх. – От позора на мою седую голову. Вы уж простите его, дурака, фреа Чшаэм, – обратился он ко мне. – Младший он у нас, от третьей жены. Шесть раз она у меня рожала, да всё то дитё сбросит, то родит, да дитё до году не доживёт. На седьмой раз вот родила остолопа. Перебаловала, видать, дурака в детстве. Розог-то мало употребляла, пока без штанов бегал, вот и вырос олухом. А я, значит, отец ему, недоумку. Тулагх – моё имя. А это сыновья мои, братья его, стало быть, – все покивали. – Мы тут зашли Вас поблагодарить за то, что Вы его пожалели, дурака. Сами под смертью ходили, а его поберегли. Я уж, когда увидел, как Вы от него первый-то раз увернулись, подумал, отбегался у меня парень. Мать-то рядом охнула. Тож думала, поиграете с ним да зарежете за глупость его. А Вы вона как всё повернули.