Наталья Авербух - Последний из Рода

— Госпожа? — тревожно окликнула Станя. — Что с вами?

— Со мной все хорошо, — заплетающимся языком ответила я. — Дешевый, говоришь? Хорошо…

Плащ я уже взяла первый попавшийся. Серый, как и хотела. Тяжелый, из толстой шерсти, на простой домотканой подкладке.

Станя скрепила фибулой наброшенный на плечи плащ и вывела из-за натянутого полотна в основную часть палатки.

Тиан при виде меня как-то изменился в лице. Гулко сглотнул. Он, кстати, тоже приоделся — расстаравшийся купец отыскал ему более-менее приличную одежду взамен испачканной. К моей радости, плащ тоже прикупил, не забыл. Все черное, смотреть страшно! К тому же, явно не новое. Хорошо еще чистое…

— Нравится? — с явной гордостью спросила Станя.

— А-а-а, — протянул Тиан каким-то странным голосом. — Сколько с меня?

— Шесть золотых и три серебряные монеты.

— А-а-а. Хорошо.

— Дорого? — расстроилась я, заметив, как он глянул на кошелек. — Я же говорила — не надо мне ничего!

— Нет, оставь! Хватит у меня денег, хватит! Теперь только платок купим… и… — Человек чудовищно покраснел. — Белье тебе нужно. Теплое. И сорочка. Еще сумку бы… — вспомнил Тиан.

— Какой платок? — возмутилась я. — Не надо мне никакого платка.

— На голову, — отрезал Тиан. — И не спорь, я сказал — нужно!

— Госпоже бы еще волосы заплести, — встряла Станя. — Неудобно ведь в дороге будет. Возьмете ленту?

— Ни за что! — Где вы видели баньши с убранными волосами?! Нет, эти смертные меня с ума сведут!

— Тебе же хуже, — махнул рукой Тиан. — Но платок возьми.

Из палатки мы вышли, расставшись с семью золотыми из тианового кошелька. Человек нес в правой руке саблю, а в левой сумку, куда были сложено сменное белье и ненавистный мне платок. Надевать эту гадость я отказалась: сегодня не было ветрено, так что о здоровье можно не беспокоиться. К счастью, Тиан не вспомнил человеческий обычай, по которому вдовы прячут от неба волосы. Или не очень-то поверил моему рассказу…

Саблю он нес завернутой в холстину.

— Надо бы ножны прикупить… — шепнул он себе под нос.

— Ей не нужны ножны, — заметила я, не глядя на спутника. — Ее ножны — пламя. Позови — и оденут клинок.

Он фыркнул что-то, но я не расслышала, погруженная в свои невеселые думы.

Порыв непонятно откуда взявшегося ветра бросил мне в лицо алый кленовый лист… И кто-то рассмеялся… И шепнул в ухо: «Все правильно, глупая… Все так, как должно быть»…

Оставалось купить ножны и поспрашивать, не уходят ли сегодня обозы на Костряки. Держа Нару за руку, я быстро шел, разыскивая знакомые лица. Многих купцов я встречал на воротах, многие знали меня в лицо, кто-то даже по имени.

Нара вдруг резко остановилась. Я дернул ее за руку, но девушка не двинулась с места. Пришлось оборачиваться и смотреть, что ее так заинтересовало.

Мы стояли у навеса, под которым старый мастер выложил музыкальные инструменты…

— Что? — недовольно спросил я. — Нам некогда любоваться…

— Тиан… Ну пожалуйста… — просительно. — Всего минутку.

Ну, как было отказать?

Она подошла ближе, кивнула мастеру. Тот, обрадованный, начал предлагать ей свои нехитрые товары. То флейту расчехлил, то вытащил откуда-то семиструнную гитару — изящную, из светлого дерева…

Ох, знал бы, чем кончится, за волосы бы утащил!

Нара вцепилась в гитару, будто утопающая в бревно. Все расспрашивала мастера: что, да из чего, да почем… Я, услышав цену, поперхнулся — иной меч дешевле.

— Хотите опробовать? — спросил мерзкий торгаш, прищурившись. Нара обернулась, глянула на меня… и я вновь кивнул. Поморщился правда, когда она уже не видела…

Гитару она держала неуверенно, но вот пальцы пробежали по струнам. Перебор, еще один…

Нахмурившись, она подтянула одну из струн. Попробовала еще раз…

А потом заиграла. Да так, что я не поверил своим ушам. Вот оно, значит, что! А я-то уши развесил! Какая она вдова-то, к фейкам?! Менестреля за час видно! Должен был догадаться сразу, как она Псхов упомянула. Вот и объяснение всем ее странностям. Как же я мог забыть, что, кроме феек, их отродий и магов, истинным свободно владеют еще и менестрели! Как мог не догадаться, что все ее странности — не наивность и глупость, просто менестрели все такие, не от мира сего.

Мелодия изменилась. Старый мастер не просил вернуть инструмент: как и я, заслушался, потерялся среди льющихся из-под нервных пальцев аккордов, заблудился, потерялся, забылся…

А вокруг уже толпились привлеченные музыкой зрители, яблоку было негде упасть…

Ее глаза затуманились, и вновь новая мелодия: жестче, быстрее… безумней…

И она запела. Сначала тихо, хрипло, так, что музыка заглушала ее голос. Все громче, и громче… У нее был удивительно богатый, глубокий голос с легкой хрипотцой. Сильный, красивый, необыкновенный… Голос Менестреля.

Я закрыл глаза.

…хрипит раненый конь подо мной. Один за одним гибнут те, кто бьется рядом. Ни боли, ни злости, ни страха — только ярость. Кровавая, застилающая глаза ярость…

…огненная дева смеется, и срывается с ее ладоней пламя, летит ко мне, но не обжигает — прячет, укрывает, защищает. «Сражайся, мой Берсерк», — шепчет кто-то, но я почти не слышу, оглушенный стуком собственного сердца. И горит в моих руках сабля… И ревет пламя: «Сражайся дитя угасшего Рода, сражайся — это в твоей крови!»…

…тебе ведь не нужен мир? Ты не ищешь покоя? Зачем они такому, как ты?…

А перед глазами стоит усмешка огненного мага. Злая усмешка, довольная.

…разбуди то, что спит в твоей крови…

Я словно сон вижу: навстречу мне несется армия. А я один… И лишь сабля со мной. Одна сабля против целой армии. И я.

— Придите те, кому не ведом мир! — шепчет кто-то моим голосом и кричит, срывая голос: — Придите те, кто выбрал свободу, а не рабство! Придите жители Великого Города, покоренного, но не сдавшегося! Придите и исполните обет!