Ким Харрисон - За пригоршню чар

— О'кей, — сказала я, меняя позу и поднимая голову. «Тебе нужна щекочущая нервы опасность», — мелькнула мысль, и я подавила ее.

Айви придвинулась ближе, я почувствовала легкое прикосновение под правым глазом.

— Закрой глаза, — тихо сказала она, и ее дыхание шевельнуло волосы.

У меня зачастил пульс, но я закрыла глаза, а все остальные чувства насторожились. От геля пахло чистым бельем, и я постаралась не вздрогнуть, ощутив под глазом холодок.

Вы это не часто используете? — спросила я, чуть ежась от прикосновения пальца к носу.

Кистен часто, когда работает. — Голос ее прозвучал правильно — чем-то занята и спокойна. — А я нет. Мне кажется, так нечестно.

Ага.

Что-то я сегодня очень красноречива.

Постель шевельнулась — Айви отодвинулась от меня. Я опустила голову и несколько раз моргнула. От паров ощущалось жжение, и я не могла себе представить, чтобы так можно было уменьшить красноту глаз.

— Получается, — сказала Айви с довольной легкой улыбкой, отвечая на вопрос раньше, чем я успела его задать. — Я так и думала, что на ведьм тоже подействует, но уверенности не было.

Она жестом велела мне смотреть на потолок, чтобы она закончила работу, и я задрала подбородок и закрыла глаза.

— Спасибо, — тихо сказала я, но мысли у меня спутались и стали еще более противоречивыми. Айви только что сказала, что вампиров интересуют только люди, которые не слабее их. Как-то одиноко звучит, и опасно. И вполне осмысленно. Она как раз искала смесь опасности и надежности. И поэтому она мирится с моими капризами? Ищет ее во мне?

Меня пронзила тонкая ленточка страха, и я задержала дыхание, чтобы Айви не учуяла его у меня на выдохе. То, что мне опасность нужна для страсти, — смешно. И неправда. Но, а если Айви права?

Когда-то она сказала, что делиться кровью — это способ выразить глубокую привязанность, верность, дружбу. Я все это к ней чувствовала, но то, чего она от меня хочет, настолько далеко от всего доступного моему пониманию, что мне страшно. Она хочет разделить со мной нечто столь сложное и нематериальное, что скудного эмоционального словаря человеческого языка мало, не выразить, а в культуре ведьм тоже таких слов нет. Она ждала, чтобы я сообразила сама, а я все списала на секс, потому что не понимала.

Мне так жалко стало Айви с ее одиночеством, ее жаждой эмоциональной поддержки, ее отчаянием, так стало жаль, что я не могу понять ее желаний, что слеза скатилась у меня из-под века; я боялась броситься ей навстречу, поверить ей. И у меня перехватило дыхание, когда она осторожно вытерла эту слезинку пальцем, не зная, что слеза — о ней.

Сердце стучало. Под глазом кожа похолодела, Айви отодвинулась. Стараясь не дышать глубоко от звенящих во мне мыслей, я посмотрела вниз, энергично моргая. Айви со щелчком надела на тюбик наконечник и улыбнулась мне осторожно и настороженно. Я пошутила, что передо мной шанс сделать так, чтобы завтра было совсем не похоже на сегодня, и всплеск эмоций всколыхнул меня, неожиданный и пьянящий. Может, стоит слушать тех, кто мне роднее всего душевно; — подумала я. — Может, надо начать верить тем, кто сам мне доверяет.

— Вот и готово, — сказала Айви, не зная, что у меня в мыслях бушует гроза, расставляя их по-новому и освобождая место для новой мысли.

Я посмотрела на нее — нога на ногу, она приподняла занавеску бросить гель на переднее сиденье. Машинальным движением она протянула руку и размазала гель на пропущенное розовое пятнышко у меня под глазом. Снова запахло чистым бельем.

— Бог ты мой, — шепнула она, разглядывая карими глазами свою работу. — Какая у тебя идеальная кожа, Рэйчел. По-настоящему красивая.

Она уронила руку, и у меня в груди стеснило дыхание. Она собралась и встала, и я услышала свои слова:

— Не уходи.

Айви резко остановилась. Повернулась ко мне подчеркнуто медленно, напряженная, как натянутая проволока.

— Прошу прощения, — сказала она голосом таким же оцепенелым, каким было ее лицо. — Я не должна была этого говорить.

Я облизнула губы, чтобы их смочить. Сердце колотилось.

— Я больше не хочу бояться.

У нее глаза вспыхнули черным.

Выброс адреналина пронизал меня, сердце понеслось вскачь. Айви нашаривала за собой ручку двери, лицо ее побледнело — она оказалась на незнакомой территории.

— Мне нужно уйти, — сказала она, будто убеждая себя. Будто во сне, я протянула руку, закрыла окно, задернула занавеску.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

Сама не могла поверить, что я это делаю, но я хотела знать. Я жизнь прожила, не зная, почему никак в нее не встраиваюсь, а с простым объяснением Айви нашелся и ответ, и средство. Я заблудилась, а Айви хотела убрать камни, мешающие мне идти. Я не могла прочесть слов, и Айви хотела провести моими пальцами по буквам, чтобы я заново определила свой мир. Если она права, то таящаяся во мне угроза превращает меня в парию среди тех, кого я люблю, но я могу найти понимание среди таких же изуродованных силой, как я. Если это значит, что я должна найти новый способ показать дорогому мне человеку, что он мне дорог, то надо бы мне затаить свои страхи, пока Айви не заставит их молчать. Она мне верит — может быть, настало время мне поверить ей.

Она увидела мое решение, и заставила себя ничего не выразить на лице, когда ее инстинкты налетели на нее бурей.

Это неправильно, — сказала она. — Не заставляй меня говорить «нет». Потому что я не смогу.

Так и не надо.

Ниточка страха заструилась во мне, превращаясь в ленту восхитительного напряжения в паху, в покалывание кожи. Господи, что же я творю?

Я чувствовала, как она бьется со своими желаниями, я смотрела ей в глаза и не видела страха в этой абсолютной черноте. Я была покрыта ее ароматом, а мой собственный шелковыми кружевами расходился по салону, смешиваясь с запахом Айви, дразня, маня, обещая. Пискари был слишком далеко и вмешаться не мог, такой шанс может никогда и не повториться.

— Ты в смятении, — сказала она, тщательно сдерживаясь, недвижная, застывшая.

Я облизнула губы и ощутила в них покалывание.

Я в смятении. Но не в страхе.

А я в страхе, — выдохнула она, и черные ресницы упали на бледные щеки. — Я знаю, чем это кончается, слишком много раз видела. Рэйчел, ты в обиде, ты не можешь ясно мыслить. Когда это случится, ты увидишь, что ошиблась. — Она открыла глаза. — Меня все устраивает и так. Я почти весь год убеждала себя, что, лучше ты мне будешь подругой, которая не разрешает до себя дотронуться, чем разрешишь — и убежишь от страха. Прошу тебя, скажи, чтобы я ушла.

Адреналин волнами уходил все глубже, я стояла, не в силах дышать. Мысли вернулись к руководству для свиданий, которое она мне давала, к ощущениям, невероятно манящим и пугающим темным ужасом одновременно — тем, что она внушала мне, пока я не запомнила, чего не надо делать. Мелькнула мысль, что я прямо сейчас ею манипулирую, зная, что она не в силах подавить свои инстинкты, когда есть доброволец. Я могу ее повернуть сейчас в любую сторону, и от этой мысли предвкушение ужаса плеснуло в меня волной.