Дмитрий Воронин - Трон Торна

Удар тяжелого молота, который раньше основательно погнул бы доспехи и, может, слегка оглушил бы рыцаря, теперь сшибал с ног и всадника, и его коня. Легкое копье, не способное пробить стальной панцирь, теперь с одного удара выставляло окровавленное острие со спины латника. Меч, словно насмехаясь над выковавшим его кузнецом, разлетался в куски с первого же удара, но удар этот, как тонкую ткань, рассекал панцири и кольчуги, а вместе с ними, как незначительную помеху, плоть и кости.

Пена срывалась с уголков рта тысяч и тысяч людей. Да, они, как и раньше, не испытывали страха смерти, с готовностью бросаясь на всадников — только теперь они делали это невероятно, нечеловечески быстро, а удары, наносимые красноглазыми, были смертельно точными. В считанные секунды казавшийся несокрушимым стальной клин сломался, рассыпавшись на многочисленные кучки отчаянно отбивающихся от наседающих врагов всадников. Побросав тяжелые копья, так и не собравшие в этот день сколь-нибудь значительной жатвы, они схватились за мечи. Но мужичье, еще недавно, казалось, не умевшее взяться за меч с нужного конца, теперь успешно парировало удары — и каждое, высекавшее снопы искр столкновение стали норовило выбить тяжелые двуручники из стальных перчаток…

Гвардейцы, одним стремительным рывком пересекшие мост, врезались в толпу красноглазых в тщетной надежде отвлечь на себя хотя бы часть сил, спасти увязшую кавалерию… Зачарованные встретили их мечами, топорами, дубинами… И закаленная в боях гвардия вдребезги разбилась о неровный, колышущийся, разномастно вооруженный и почти лишенный доспехов строй. Разбилась и откатилась, оставляя тела, тела, тела…

А по этим телам уже ступали ноги — босые и в сапогах, в обмотках и тяжелых деревянных башмаках, в стоптанных женских туфлях и мягких тапках, когда-то приятно согревавших старческие ноги холодными вечерами. Сухонькая, невысокая старушка подхватила упавшую алебарду и с размаху опустила ее на подставленный гвардейцем щит — в стороны брызнули обломки, упала на землю отсеченная рука. Гвардеец взвыл, уже не глядя отмахнулся мечом, чуть ли не случайно задев его кончиком горло старухи — та упала, но те, что двигались за ее спиной, тут же довершили начатое старческими руками дело.

Все новые и новые отряды гвардейцев переходили мост и тут же попадали в мясорубку, теряя бойцов сотнями. Зачарованные тоже продолжали нести потери, теперь не идущие ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Не раз и не два подставленный клинок или обух топора отбивал арбалетные болты. Только белооперенные эльфийские стрелы продолжали косить мятежников, не делая ни единого промаха.

В считанные минуты «волки» пали почти все, их буквально захлестнуло волной стали — зачарованные, пройдя по их трупам, врезались в шеренги «медведей». Этим бойцам удалось сдержать страшный удар и даже на какое-то время потеснить красноглазых. Но и великаны в тяжелой броне вряд ли долго продержались бы…

То здесь, то там возникали завихрения огня. Отчаявшись, старшие магистры прибегли к последнему, самому действенному средству — и почти два десятка огненных элементалей, от крошечных, размером чуть больше локтя, до вполне серьезных, ростом выше человека, двинулись на зачарованных. «Медведи» пропустили их, стараясь не попасть в объятия пламенных рук. Но красноглазые не только не дрогнули — они с воем бросились на духов огня, когда железом, а когда и голыми руками впиваясь в их клубящиеся пламенем тела…

— О Торн… Что это, Сандор?!

— Это боевое безумие, герцог, — Сандор сделал отталкивающий жест рукой, и тяжелый булыжник, который должен был неминуемо упасть им на головы, отлетел назад и рухнул в толпу зачарованных, придавив по меньшей мере четверых. — Человек, на которого наложено такое заклятие, двигается очень быстро, его сила возрастает в несколько раз, а все чувства, боль, страх, неуверенность — заменяются бешенством. Оно действует недолго, несколько минут, после этого человек теряет все силы… иногда даже умирает.

— Вы хотите сказать, что через несколько минут его армия падет?

— Я бы не стал на это рассчитывать, — бросил Сандор.

Теперь ему приходилось отражать куда больше метательных снарядов, чем в начале боя. — Поймите, герцог, я не смог бы одновременно наложить такое заклятие и на пятерых… ну, может быть, на пятерых смог бы, но не более. Поэтому нам следует готовиться к худшему…

— Я не брошу в бой «коршунов», — вдруг мрачно заявил маршал. — Эти демоны… они расправились с латниками, легкую кавалерию они просто сметут.

И действительно, последние очаги сопротивления там, куда пришелся удар тяжелой конницы, уже угасали. Две тысячи тяжелых кавалеристов, столь неосмотрительно брошенных в атаку своим командиром, ушли в небытие, и толпа зачарованных, чьи глаза пылали адским пламенем, сомкнулась над телами павших. А потом взоры их устремились в сторону берега, где «медведи», медленно отступая, из последних сил сдерживали натиск врага…

Берг бросил взгляд на поле боя. Все шло по плану… Еще несколько минут, полчаса, час… и имперцы сломаются. Побегут. Жаль, что вся армия, которая сейчас была погружена в боевое бешенство, погибнет. Ни один живой человек не вьщержит разрушающего действия заклятия, да еще наложенного на столь длительный срок. Но это было не важно — он ввел в бой всего лишь половину войск, остальные, свежие, не принимавшие участия в битве, готовы выполнить любой его приказ. А эти… они выполнили свою задачу, и ими можно пожертвовать.

Конечно, Берг понимал, что его план вполне мог и провалиться. Если бы этот хваленый Сандор сумел разгадать его план и воспрепятствовать ему… Впрочем, и на этот случай у Берга было припасено несколько сюрпризов, ни один из которых наверняка не доставил бы Архимагу удовольствия.

Он спокойно смотрел, как его солдаты теснят имперские полки, как кое-кто из этих гордецов, изрисовавших свои щиты головами волков и медведей, уже бьется, стоя по колено в воде. Как падают латники, один за другим, и редко кому из них, опытных, закаленных в боях ветеранов, удается прихватить с собой в Чаровы пещеры хотя бы двоих-троих противников.

— Бегите, — прошептал он, глядя на холм, где стояли Сандор, имперский маршал и несколько десятков их прихвостней. — Бегите… пока я разрешаю вам сделать это…

Замок покинули рано утром. Рон отчаянно зевал, выспаться этой ночью ему не удалось, хотя он ни в малейшей степени об этом не сожалел. Скорее его беспокоило другое — Айрин, словно монашенка, вознаграждающая себя за годы воздержания, выжала его, как лимон, и угомонилась только под утро, положив голову ему на плечо. А сам он, боясь шелохнуться, чтобы ненароком не потревожить ее дрему, так и пролежал до рассвета с открытыми глазами. Сон не шел… и ему было невыразимо приятно просто так лежать, устремив невидящий взор в сторону тяжелого шелкового балдахина широкой постели, чувствовать, как теплая, нежная любимая женщина прижимается к нему, что-то бормоча во сне, как ее мягкие волосы касаются его кожи… И слышать биение ее сердца, находящегося теперь так близко.