Джон Толкин - Неоконченные предания

— Захочешь ли ты, чтобы я продала его, дабы купить себе иные, приглянувшиеся мне вещи?

— Нет! — ответил Алдарион. — Но ты не прячешь его в сокровищнице. Однако ж, сдается мне, слишком высоко ты его ставишь; ибо меркнет камень в свете твоих очей.

Тогда поцеловал он Эрендис в глаза, и в тот миг отринула она страхи и приняла его; и обручились они на крутой тропе Менельтармы.

Затем возвратились они в Арменелос, и Алдарион перед лицом короля назвал Эрендис нареченной невестой королевского наследника, и возрадовался король, и веселые празднества устроены были в городе и по всему Острову. В честь помолвки Менельдур отдал Эрендис в дар обширные земли в Эмерие; там король выстроил для нее дом из белого камня. Алдарион же сказал невесте:

— В моих сокровищницах немало и других драгоценных камней, дары от королей далеких земель, коим принесли помощь корабли Нуменора. Есть у меня самоцветы зеленые, точно солнечный свет среди листвы дерев, столь тебе любезных.

— Нет! — возразила Эрендис. — Я уже получила дар в честь помолвки, пусть и заранее. То — единственный драгоценный камень, коим я владею и хочу владеть, и других мне не надо; однако ж вознесу я его еще выше.

И увидел Алдарион, что она загодя повелела укрепить прозрачный камень в виде звезды на серебряной ленте; и по просьбе Эрендис увенчал Алдарион ее чело этим камнем. Так и носила его Эрендис в течение многих лет, пока не пришло горе, и потому повсюду знали ее как Тар–Элестирне, владычицу, увенчанную звездой [85]. И до поры мир и радость воцарились в королевском дворце в Арменелосе и повсюду на Острове, и записано в древних книгах, будто великим изобилием было отмечено золотое лето того года — года восемьсот пятьдесят восьмого Второй эпохи.

Народ был счастлив — одни только мореходы Гильдии Морестранников остались недовольны. Вот уже пятнадцать лет Алдарион жил в Нуменоре и не возглавлял дальних походов; и хотя были на острове доблестные кормчие, прошедшие выучку под его началом, без поддержки богатства и власти королевского сына плавали они меньше и на более короткий срок и редко забирались дальше земель Гиль–галада. Более того, на верфях возникла нехватка древесины, ибо Алдарион забросил леса; и морестранники воззвали к нему с просьбою, чтобы вернулся он к прежним трудам. Алдарион не остался глух к их молению, и поначалу Эрендис отправлялась в леса вместе с ним; но немало огорчалась она, видя, как валят деревья в самом расцвете, а потом в ход идут топоры и пилы. Потому вскорости Алдарион снова стал ездить один, и они меньше времени проводили вместе.

И вот настал год, что, как всем казалось, должен был завершиться свадьбой королевского наследника, ибо не принято было затягивать помолвку долее трех лет. И однажды утром по весне Алдарион выехал из гавани Андуние, чтобы отправиться в дом Берегара, ибо собирался там погостить. Эрендис оказалась там раньше него, поскольку ехала посуху из Арменелоса. И, поднявшись на вершину огромного утеса, что воздвигся над землей, закрывая гавань с севера, Алдарион обернулся и посмотрел на море. Дул западный ветер, — частый в то время года, — столь милый сердцу тех, кто надумал плыть в Средиземье, и белопенные волны строем наступали на берег. И тут внезапно овладела им тоска по морю, точно горло вдруг сдавила гигантская рука, и гулко заколотилось сердце, и перехватило дыхание. Он с трудом взял себя в руки, и наконец развернулся спиной к морю и продолжил путь; и намеренно поехал он через лес, где некогда встретил Эрендис и принял ее за одну из дев эльдар. Пятнадцать лет минуло с той поры. Алдарион почти ждал, что и на сей раз ее увидит; но Эрендис не было, и, охваченный желанием снова увидеть ее лицо, он поторопил коня и прибыл в дом Берегара еще засветло.

Там радостно приветствовала его Эрендис, и повеселел он, но ни слова не сказал касательно свадьбы, хотя все думали, что он отчасти за этим и приехал в Западные земли. По мере того, как шли дни, подмечала Эрендис, что гость часто умолкает, в то время как прочие ликуют; а если она нежданно поднимала на него глаза, то видела: Алдарион неотрывно смотрит на нее. И сжалось у нее сердце, ибо синие глаза Алдариона вдруг показались ей холодными и серыми; однако различала она в его взгляде неуемную тоску. Слишком часто видела она это выражение прежде, и теперь устрашилась при мысли о том, что предвещает оно; однако не сказала ни слова. Этим Нунет, подмечавшая все, что происходит, осталась весьма довольна, ибо, как говорила она, «слова бередят раны». Вскорости Алдарион и Эрендис уехали обратно в Арменелос; и когда удалились они от моря, Алдарион снова повеселел. Однако по–прежнему ничего не сказал он ей о своей заботе; ибо воистину был он не в ладу с самим собою и не знал, на что решиться.

Так тянулся год, и Алдарион не заговаривал ни о море, ни о свадьбе, зато стал часто бывать в Роменне и в обществе морестранников. Наконец, когда год сменился следующим, король призвал сына в свои покои; и легко им было друг с другом, ибо взаимную их любовь ныне ничто не омрачало.

— Сын мой, — молвил Тар–Менельдур, — когда же подаришь ты мне дочь, о которой мечтаю я столь давно? Минуло уже более трех лет, — срок более чем достаточный. Дивлюсь я, как можешь ты выносить отсрочку столь долгую.

Алдарион долго молчал, но наконец молвил:

— Со мною опять то же, атаринья [86]. Восемнадцать лет — долгий срок воздержания. Мне не спится и не сидится в седле, и твердая каменистая земля ранит мне ноги.

Весьма огорчился Менельдур и преисполнился сочувствия к сыну; но горестей его король понять не мог, ибо сам кораблей никогда не любил. И молвил он так:

— Увы! Но ты ведь помолвлен. А по законам Нуменора и по справедливым обычаям эльдар и эдайн не должно мужчине брать двух жен. Ты не можешь сочетаться браком с Морем, ибо ты обручен с Эрендис.

Тогда Алдарион ожесточился сердцем, ибо эти слова напомнили ему о разговоре с Эрендис, когда проезжали они через Эмерие, и подумал он, будто невеста сговорилась с его отцом (хотя на самом деле это было не так). А нрав Алдариона был таков, что ежели казалось ему, будто прочие объединились, дабы направить его на некий избранный ими путь, он всегда поступал наперекор.

— Кузнецам можно ковать металл, а конникам — разъезжать верхом и рудокопам — рыть землю, даже если помолвлены они, — возразил он. — Так почему бы и мореходам не плавать по морю?

— Если бы кузнецы проводили у наковальни по пять лет, немногие выходили бы замуж за кузнецов, — отвечал король. — Вот и жен мореходов немного, и терпеливо сносят они, что назначено, ибо таков их хлеб насущный и такова неизбежность. Но королевский наследник — не мореход по роду занятий и надобностью не понуждаем.