Рихтер - Хроники Торинода: вор, принц и воин

– Поверие гласит, что в дельфинов превратили благодаря богам моряков, утонувших некогда в морской пучине. Они плавают сейчас, предвещая удачу и помогая тем, кто попал в бурю. Они поднимают попавших в кораблекрушение и выносят на сушу. Поэтому моряки никогда не обижают дельфинов, – закончил он несколько нравоучительно. Кларенс который никогда не собирался стать моряком, благополучно пропустил его слова мимо ушей. Зато их запомнил Элиа – так говорилось в одной старой книге, которую он когда-то читал, тайком взяв ее из отцовского сундука. Там, в той книге, было мало написано про дельфинов – больше про любовь одного моряка и девушки с побережья, которая ждала его каждый раз, стоя на скале – и бросилась с этой скалы, когда он однажды не вернулся.

Дельфины еще чуть-чуть попрыгали, но быстро обогнали корабль, и исчезли в голубеющей мгле. Благоговейную тишину нарушил сдерживаемый кашель Ольга. Кларенс и Элиа обернулись и увидели зеленеющее лицо тана. Ольга мутило.

– Обожаю море,- с восторгом сказал Кларенс, когда гордый отпрыск древнего рода свесился через бортик. Элиа секунду позволил себе поулыбаться, но то тотчас бросился к другу. Кларенс откровенно насмехался и над таном и над по-щенячьи преданным Элиа. Он даже не задумывался о том, что бы сделал каждый из них, попади он в такую ситуацию. Впрочем, он знал, что Ольг для него сделает не больше, чем он сам сейчас.

А дельфины и впрямь стоили того, что о них рассказывают моряки, мечтательные мальчишки и затрепанные книги в кожаных переплетах. Кларенс даже дал себе зарок познакомиться с этими существами поближе, настолько они привлекли его обычно рассеянное внимание. Он заметил, что даже Ольг, с трудом сдерживающий тошноту, уставился на них…ну почти как на Фалину.

Моряки уже давно разошлись по своим местам, тан поплелся в свою каюту, Элиа не нашел ничего лучшего, чем уйти с ним, а Кларенс долго еще смотрел на море, на солнце, на белые барашки волн и думал о том, что он никогда не мечтал о море. У него не очень-то получалось мечтать о чем-то большем, чем кусок мяса, новые сапоги и крыша над головой в дождливые ночи. И теперь ему казалось, что море и было тем, о чем стоило грезить. Море, бьющее в глаза солнце, белоснежная пена на гребнях волн и ветер, овевающий фигуру.

И только та часть его, которая много лет умирала от голода, холода и побоев в славном городе Келоне, отчетливо предупреждала о том, что все слишком уж хорошо. Свою удачу Кларенс знал отлично: с такой только по грибы ходить, как говаривала мать, залечивая ему, семилетке, боевые раны от драк с соседскими мальчишками. А это все могло значить только одно – впереди их ждали очень, очень крупные неприятности.

Но только теперь он был не один. И если он от своих неприятностей мог убежать (а он долго так и делал), то ни Элиа, ни тем, более, героический тан, от них не побегут. Один – по причине крайне романтического представления о мире, а второй – потому что это нарушает его треклятый Кодекс Чести.

Кларенс долго и нудно выругался про себя и направился в каюту. Ему стало скучно без друзей.

Последующие дни не были отмечены чем-то неожиданным. Они часто разговаривали, шутили, смеялись, смотрели на меняющееся, но тем не менее неизменное море за бортом, любовались пылающими закатами и огромными в море звездами. Но чаще в общей беседе принимали участие лишь Ольг и Кларенс. Элиа больше сидел один, а если у него что-то спрашивали или не отвечал, или говорил односложно, двумя-тремя словами. Сначала Кларенс и Ольг, которого перестала жутко мучить морская болезнь, но который все равно ел всего лишь раз в день, пытались разговорить его, но Элиа, когда хотел, мог быть похожим на гранитную скалу.

Ему не приедалось это добровольное одиночество. Он ведь раньше часто чувствовал себя одиноким. Одиночество прекратилось лишь с появлением в его жизни Рина. Потом возобновилось с большей силой. Ольг был ему не другом – нет, он был нечто большее: брат, почти отец. Иногда он боялся сурового тана, всегда любил его за так тщательно скрываемое им тепло, безоговорочно верил всему тому, что Ольг говорил, но Элиа так и не смог заставить себя принять его как друга. Как Рина.

Теперь, когда он знал все о своем происхождении, ему было трудно понять кто он. Маленький сын конюшего или юный принц, или скиталец по бесконечным дорогам жизни, мечтатель и книгочей. Элиа много думал об этом, и запутывался все больше и больше. Он был всем этим, но все это не было им.

Хорошо Кларенсу. Он твердо знал кто он и каков он, и порой даже бравировал этим своим знанием. Пусть вор – но точно вор, пусть лекарь – но совершенно определенно лекарь.

Хорошо Ольгу. Он мог быть разным – добрым и одновременно суровым, вспыльчивым и сдержанным, но все это легко объединялось в том, как он сам себе определял. "Я тан", говорил Ольг. Раньше Элиа смешили эти слова (в чем он никогда бы не признался другу), но теперь он начал их понимать. Кажется…

Каждому из нас необходимо знать кто мы…

И Элиа честно пытался понять кто он. Он всегда все делал серьезно, честно – врать Элиа так и не научился, за что его всегда поднимали на смех близнецы, а теперь вот Кларенс – и обдуманно. Он не умел иначе. Даже в своем сказочно-иллюзорном мире, где он находился постоянно и откуда лишь изредка выныривал, когда заставляли обстоятельства, Элиа никогда не лгал себе. Так учили его родители и прочитанные книги.

– Я не сын конюшего,- сказал он в пустоту, сидя один в каюте.

И не сын короля, со всей определенностью. И еще много кто не. Да только кто же?

А может быть, мелькнула в голове шальная мысль, закончить со всей этой ужасной неопределенностью одним единственным способом. С этой болью в груди, с постоянными кошмарами и слезами в подушку, с постепенно стирающимися воспоминаниями о тех, кого любил, но кого уже не вернуть. Элиа был уверен, уж на один-то шаг с палубы у него смелости хватит.

Ник. Дэни. Маленькая смешная синеглазка Лин. Мама. Отец.

Неужели все их жертвы напрасны. Это сказал совестливый внутренний голос, так похожий на голос Ольга. Неужто ты так низко ставишь их жизни, раз решил так трусливо покончить с первыми же трудностями?

Элиа не знал. Он часами сидел в каюте, уткнувшись лицом в колени, то мечтая, то просто раздумывая. Мысли, как правило, были печальные. Иногда он плакал: горько, взахлеб, сам не понимая что заставляет его это делать.

КТО Я?

Ольг пристально смотрел на спящих мальчишек. Кажется, Кларенс наконец-то начал немного поправляться – келонский бродяга еще долго после ухода из города походил на скелет. Сейчас лохматые русые волосы улеглись на подушку неровными прядями, а на заметно округлившихся щеках даже можно было заметить ямочки. Кларенс был нескладный и неуклюжий, но Ольг уже видел его повзрослевшим: статным, высоким, но все же чуть сутуловатым. У мальчика, заметил недавно тан, изменился даже взгляд: он не смотрел как прежде исподлобья, а глядел на людей прямо. Это было хорошо. Отец всегда учил Ольга, что человек, который смотрит искоса, не ровня ему. Мужчина должен смотреть прямо. " Он будет хорошим воином", подумал Ольг, вспомнив как решительно Кларенс вступил тогда в бой за Фалину. Для тана это было высшим показателем.