Рихтер - Хроники Торинода: вор, принц и воин

– Чего… быть? – поинтересовался Кларенс, вдыхая чистый утренний воздух.

– Один мой друг пел похожую песню… давно уже. Но он, скорее всего, умер. А где ты ее услышал?

– В Форое, на площади. Там менестрели выступали. А что?

Элиа выдохнул, отгоняя непрошеные воспоминания. Ну, менестрели, и что с того? Может Рин и сам услышал эту песню от одного из появлявшихся время от времени в Нарите бродячих певцов, а потом выдал ее за свою. Хотя в это Элиа верил слабо, даже не верил совсем. Рин, несмотря на свои недостатки был человеком честным. И – был – другом. А друзьям не лгут даже в таком. Тем более – в таком.

Но скорее всего, все было наоборот – песню услышали от Рина именно заезжавшие в Нарит музыканты (он вечно крутился возле них), а уж потом начали исполнять ее в городах по всей стране.

– Ничего, – сказал Элиа, – Ничего.

Лес закончился и они вышли на светлую опушку, за которой виднелись бескрайние зеленые луга, и там, посреди трав, виднелся извилистый, но широкий тракт.

Ольг окинул взглядом простор, и первым ступил на дорогу.

Неар показался спустя два дня, к вечеру, когда солнце уже клонилось к западу. Элиа сразу даже не понял, что крепостные стены из белого камня, казавшиеся в закатном свете розоватыми, это уже Неар.

Город его предков.

Город, который предал его отца.

Ольг сказал ему негромко, вглядываясь в даль:

– Это Неар, Элиа.

И Элиа ответил, чуть помедлив.

– Да, я знаю.

Кларенс перевел глаза с одного на второго, уже привыкший, что иногда он не понимает того, о чем эти двое говорят. Они будто постоянно вели свой неслышимый ему диалог, говоря о чем-то отстраненном, не о той жизни, что была сейчас, а о том, что когда-то случилось и изменило их жизни. Ему всегда хотелось понять, о чем же они ведут этот свой неслышимый разговор, но… Не то, чтобы они не пускали – просто не получалось. Было необидно, но немного жаль. Кларенсу тоже было что сказать нелюдимому воину и мечтательному принцу.

Законному, между прочим, наследнику этого самого Неара. Вместе со всеми его окрестными деревнями, дворцами, трактирами и живностью. А это, не забывай друг лекарь , привлекло и других охотников на престол богатой и красивой страны. И навряд ли король Лэрион отдаст власть пришлому мальчишке – "не знали и не звали" – за просто так. А значит, еще раз напомнил себе Кларенс, ждать спокойной и легкой жизни не стоит. Не получится…

Так же, подумалось ему против воли, как и легкой и спокойной смерти.

Размышления прервал голос Ольга.

– В город войдем завтра утром, когда из деревень повезут молоко и хлеб на продажу. Нам не стоит очень выделяться из толпы.

Элиа, преданно глядевший в глаза тану, кивнул.

Кларенс усмехнулся. Выделяться из толпы не хотелось. Выработанное годами на улице чувство ясно говорило, что непродуманно соваться в Неар – опасно.

В том числе и для жизни.

Они вошли в город, когда уже рассвело, вместе с торговым караваном откуда-то с юга, из мест, где еще не знали о том, что по стране ищут троих мальчишек, возглавивших восстание против тана Радиона. Легко сходившийся с людьми Кларенс уже успел попроситься на повозку рядом с возничим и, глядя на него, никто бы не подумал, что весело балагуривший парень – один из этой троицы.

Спрятавший под капюшоном свои приметные рыжие кудри, Элиа тоже стал похож на самого обычного мальчишку, впервые попавшего в большой город и оттого беспокойно озирающегося по сторонам.

Ольг шел поодаль, хмуро перебрасываясь словами с несколькими молодыми солдатами, расспрашивал их о величине жалования и о том, не тяжело ли служить в королевской гвардии – и сторонний наблюдатель легко бы решил, что юноша из хорошей, да только обедневшей семьи, младший сын, скорее всего, приехал в столицу в поисках своей удачи.

Они не переговаривались между собой, даже не смотрели в сторону друг друга, словно и не были знакомы вовсе. Кларенс травил байки, время от времени вставляя такие соленые словечки, от которых даже у бывалого возницы, краснели уши, да развлекался тем, что подмигивал проходящим девушкам. Ольг, прислушивающийся к его речи, периодически порывался вставить пару слов о самом Кларенсе, но потом передумывал. Из них троих лишь келонскому бродяге всегда удавалось слиться с толпой, между делом выпытывая у окружающих то, что тану или там Элиа, к примеру, узнать никогда бы не удалось.

Ольг мельком взглянул на Элиа. Лицо у того было напряженное и злое.

За время их дружбы Ольг хорошо успел изучить Элиа. Светлое чистое лицо последнего часто выражало задумчивость, почти всегда было мечтательным, иногда – искаженным страхом или внезапным гневом. В карих глазах нередко плескалось веселье – не заливистый хохот Кларенса, не его танская усмешка, а просто веселье. Порой Ольг даже завидовал тому, сколько эмоций может сразу отображать лицо Элиа – выражения подчас сменялись мгновенно: от мечтательности к беспокойству. Но злым оно не было практически никогда. Лишь несколько раз за все то время, что они провели вместе, Ольг видел злого Элиа. Но всегда на то была причина – весомая или нет, но причина.

А сейчас причины не было.

А сам ты, Ольг, если бы пришлось тебе однажды вернуться в Нарит, да не таном, а безродным бродягой в караване торговцев – ЧТО бы чувствовал ты? Гнев, злость, ненависть. Нет, тан, причина есть…

Ольг еще раз глянул на сжатые, почти белые губы Элиа, и отвернулся, возвращаясь к беседе с солдатами.

Странное это было чувство – как возвращение домой из долгого-долгого пути, когда все то, что видишь, кажется и знакомым и незнакомым одновременно. Элиа смотрел на дома из белого камня, в окнах которых видна была жизнь чужих ему людей, смотрел как выходят из домов люди на работу или службу, смотрел как девушки вывешивают белье на веревках у крылец, как когда-то делала это после грандиозных стирок мама – и было ему тошно.

Он возненавидел Неар. Сразу же. С первого взгляда.

И добротные дома, и ярко одетых горожан, и большой белый дворец, возвышавшийся над городом своими тонкими башнями.

Не-на-ви-дел!

Какая-то часть его думала о том, что когда-то, года, нет, века, назад, его предки строили этот город, правили им, любили его. Но кто-то словно напоминал, что его отец был предан этим городом, предан безжалостно и спокойно – в тот самый момент, когда вельможи Торинода решили, что молодой и энергичный правитель должен исчезнуть без следа в лесах окрест города.

Элиа иногда думал, о том, а кто же погиб там, вместо родителей и старшего брата, которого он никогда не видел – и раздваивался в этих своих мыслях. Была и вина перед теми, кто погиб там, за НИХ, и странное, затаенное чувство облегчения. После таких мыслей становилось иногда тошно от себя самого, но запретить себе думать об этом Элиа не мог. Не получалось.