Джулия Смит - Король-колдун

— Вам не нужно извиняться…

— Нет. Нет, я должен. — Дарэк глубоко вздохнул, стараясь совладать с запутанным клубком мыслей в своей голове. — В последнее время я понял, что некоторые вещи стали важны для меня, как никогда раньше… — Король вздрогнул, словно в спину ему вонзился кинжал, поворачивавшийся при каждом произносимом слове. — Атайя… я думаю, она правильно сделала, что выбрала тебя. Хедрик говорил мне то же самое, но тогда я не поверил ему. Конечно, если ты когда-нибудь скажешь об этом Атайе, я буду все отрицать, — прибавил он, сардонически улыбаясь. Затем Дарэк печально рассмеялся. — Она никогда не поверит, что я способен сказать нечто подобное.

— Ну, не знаю, — улыбнулся Джейрен и смахнул с лица струйку дождя. — Атайя способна поверить в любую самую безумную вещь на свете.

Едва заметный кивок Дарэка свидетельствовал, что он не намерен спорить. Затем выражение его лица снова стало серьезным.

— Мне жаль, что так случилось с Хедриком. Я знал его совсем немного, но… кажется, могу понять, что потеряли вы с Атайей. Я понимаю, что из моих уст все это немногого стоит…

Дарэк не договорил и безмолвно замер под дождем — босой, насквозь промокший, пахнущий, словно мокрый пес, и ощущающий себя королем менее, чем когда-либо в жизни.

— Совсем наоборот, — отвечал Джейрен.

Дождь полил как из ведра, и он подтолкнул короля в направлении манящего тепла кухни. Как и любому беглецу от неправедного суда, Дарэку там были рады.

Едва лишь рассвет окрасил в розовый цвет небо на востоке, как Хью Мидлбрук вошел в комнату архиепископа Люкина, неся с собой сокровище, за которым его посылали. Плащ промок от ночного дождя, одежда была заляпана грязью, но все эти мелочи не могли изгнать из глаз гвардейца победной улыбки, озарявшей его лицо.

Как только Хью поставил ящик на стол, глаза Люкина загорелись. Он медленно подошел, молча постоял и отошел обратно, словно в ящике находилась вещь настолько священная, что человеческие руки не должны касаться ее.

— Ты все сделал правильно, — пробормотал он едва слышно, словно нашептывал соблазняющие слова в ухо женщине. — Все прошло гладко?

— Они даже не стали задавать вопросов, — отвечал Хью, сам пораженный тем, как легко ему удалось выкрасть то, за чем его посылали. — Я звал их на краю леса, а когда колдуны наконец появились, просто сказал то, что вы велели, — что я кузен Камерона. Женщина отвела меня в лагерь — она даже не заметила, что я делал заметки, так что теперь я смогу найти дорогу назад, — и рассказала, что Камерон был убит Трибуналом. Ради нее я выдавил из себя несколько слезинок — просто вспомнил о щенке, которого переехала карета, когда я был маленьким. Затем попросил ее оставить меня на некоторое время одного в часовне. И это сработало словно колдовские чары! Ящик оказался именно там, где вы и говорили. В лагере осталось так мало колдунов, что никто и не собирался шпионить за мной, когда я вытаскивал его. Но затем… — Торжествующее выражение на мгновение исчезло из глаз Хью. — Я едва не задохнулся от удивления, когда услышал голос короля на поляне! Он и Маклауд добрались до лагеря всего через несколько часов после меня. Я, конечно, почувствовал такое облегчение, когда узнал, что его величество спасся из Делфархама, но… одному Богу известно, что я смог бы сказать ему, если бы он меня увидел!

— Уверен, ты придумал бы что-нибудь толковое, — рассеянно отвечал Люкин, почти не слушая его, пальцы архиепископа поглаживали латунный замок ящика, словно щеку женщины, околдованной его обещаниями. — Благодаря тебе мы знаем, что его величество жив. И тебе удалось заполучить оружие, которое уничтожит его врага.

Затем архиепископ схватил смятый кусок пергамента и потряс им перед лицом гвардейца.

— Какова дерзость этого человека, приславшего письмо, в котором он приказывает мне совершить обряд его коронации! Он собирается унизить меня. Хочет усмирить меня, прелата Кайта, и в моем лице растоптать Святую Матерь Церковь! Однако пути Господа иногда и вправду могут позабавить нас, — добавил он, убирая в сторону оскорбительное письмо.

Морщины на лице архиепископа разгладились. Тихонько посмеиваясь про себя, Люкин подумал, что стоит сохранить письмо как трофей — будет над чем посмеяться, когда от его врага не останется ничего, кроме воспоминаний! Собственноручный приказ Мудреца станет причиной его падения. А об остальном я позабочусь.

— Однако я совсем забылся, — резко сказал Люкин, возвращаясь к настоящему. Архиепископ бросил через стол кожаный кошель с золотом — в нем было в два раза больше денег, чем он обещал, но будущее Кайта того стоило. — Возьми. Используй эти деньги, как подскажет Господь, в награду за твою верность церкви и короне. Ты можешь оставить службу и купить дом где-нибудь в сельской местности. Трибунал конфисковал несколько прекрасных домов… возможно, усадьба на юге тебе подойдет?

Хью звучно сглотнул, когда почувствовал тяжесть кошелька.

— Б-благодарю вас, ваше преосвященство. Я и не думал, что…

— Я только попрошу тебя выполнить еще одно поручение. Сходи в собор и пошли ко мне курьера, я и так уже задержался с ответом его светлости — я должен написать ему, как польщен его приглашением на коронацию.

Хью четко поклонился и удалился, оставив золото на столе до завершения своей последней миссии. Как только он ушел, архиепископ вытащил из сутаны тонкий ключик — Дарэк вряд ли догадывается, что этот ключ находится у него, — и отпер ящик.

Задержав дыхание в предвкушении головокружительного зрелища, Люкин поднял бесценную корону — корону Фалтила, инкрустированную фиолетовыми корбалами. Как это показательно, подумал архиепископ, что Господь создал столь прекрасный предмет, чтобы навеки избавить землю от своего врага.

Он повернул корону, чтобы каждой гранью поймать лучи восходящего солнца, льющиеся в окно, и испустил проклятие, увидев, что около дюжины камней вынуты из гнезд.

— Грязный маленький воришка! — пробормотал он. — Наверное, продавал их по одному, чтобы набить живот пивом и сосисками.

Однако гнев Люкина оказался непродолжительным. Камерон уже понес наказание, вложив голову в петлю, — Трибунал позаботился об этом.

— Что ж, даже в таком виде она обладает достаточной силой, — проговорил архиепископ, почтительно возвращая корону на место. — То, что Мудрец с Саре задумал как мое унижение, обернется его смертью — его и прочих колдунов, примкнувших к нему. Уверен, коварная кайтская принцесса обязательно будет там, чтобы видеть, как коронуют ее марионетку.

Люкин положил руки на ящик и впервые за эти недели искренне рассмеялся.

— Я буду счастлив короновать вас, милорд, — произнес Люкин, почтительно поклонившись невидимому Мудрецу. Когда он поднялся, в его глазах горела злоба. — Это будет первая и последняя церемония вашего короткого царствования.