Сергей Смирнов - Сидящие у рва

Выйдя из шатра, Богда хлопнул в ладоши; из тьмы вынырнули еще несколько рабов. Они подхватили каана с двух сторон, бережно подняли и понесли. Каан поплыл на руках, глядя из-под опущенных век прямо перед собой. Сторожа у костров вскакивали и немедленно падали ниц; Богда не обращал на них внимания. Он думал о том, что ему уже трудно ходить. Еще немного — и он сможет только сидеть, поджав ноги — как Те, что у Рва.

Его пронесли через весь огромный спящий лагерь — мимо палаток и костров, телег и загонов для скота; по мере того, как удалялся свет тысяч костров, приближались звезды. Сначала каан видел лишь несколько самых ярких — голубой Екте, темно-желтый Мухам; Горсть Алмазов — созвездие, видимое всегда и везде; потом рядом с ними стали проявляться звезды поменьше; и вот уже белой пылью зажглось все небо.

Дохнула прохлада; впереди была река — огромная, бесконечная, и загадочная, как Цель.

Пока одни рабы расстилали ковер и усаживали на него Богду, другие споро выкопали вокруг него полукругом траншею; в нее уложили связки хвороста, плитки прессованного кизяка и подожгли.

Богда снова длинно вздохнул. Рабы отступили во тьму, каан остался один на один с ночью, звездами, и огненным рвом.

С вечностью.

Он прикрыл глаза, наблюдая сквозь веки мельтешение языков пламени. Он слушал шепот реки — глухой вековечный шум; он знал — это бежит само Время.

Теперь он был подобен Сидящим у Рва. И через несколько минут покоя его дух приблизился — насколько это было возможно — к духу исполинов, чьи спины всегда во тьме, а лица — на свету, пляшущем желто-алом свету огня, горящего в бездне.

«Пора», — подумал каан.

Тотчас же он услышал, как из тьмы приблизились рабы. Все они были из одного племени с кааном, из племени баадар; более того, все они приходились ему какими-то родственниками. И потому-то они понимали его без слов. Им не нужно было что-то объяснять или подсказывать. Они не предугадывали желания каана, — они знали их. Ведь это были и их желания тоже.

Одного из рабов двое схватили за руки, быстро согнули, заставив опуститься на колени. Каан почувствовал, что в его правой руке оказался ножик — простой охотничий нож, пригодный и для смертельного удара, и для обработки шкур. Рукоять из кости, отполированной за долгие годы; лезвие потемнело и стало неровным от бесчисленных заточек.

Каан, наконец, открыл глаза. Прямо перед собой он увидел запрокинутую голову раба; глаза его выкатились от страха, но в глубине этих глаз каан с удовлетворением заметил все тот же огонек — у них было одно, общее желание. Он кивнул, один из рабов, держась за волосы, круче запрокинул голову жертве. Каан пересилил собственный живот, дотянулся ножом и аккуратно чиркнул по выгнутому углом горлу.

Кровь, конвульсии, хрип — все это было интересно, но не имело никакого отношения к делу.

Когда жертва утихла, рабы оттащили ее ко рву и бросили в огонь. Повернулись, почти вопросительно взглянули на каана, и тут же, точно получили приказ, стали подбрасывать в огонь плитки кизяка.

Запахло человечиной. Каан поморщился и сделал движение, будто собирался отодвинуться от рва. Но лишь собирался; рабы, стоявшие за спиной, не шелохнулись. И это было хорошо.

Мир сползает в ров. Но слишком медленно. Сидящие у рва недовольны. Надо помочь миру. Каан кивнул и с удовлетворением почмокал губами. Да.

Хуссарабы пришли, чтобы подталкивать мир. Глупые хумы думают, что каану нужны их женщины, их города, их сокровища, или завоеванные ими страны. Конечно, золото нужно — чтобы купить народы, когда их некогда или не хочется завоевывать. Конечно, нужны и женщины — чтобы рожать новых воинов. Но это не главное, нет.

Хумы не знают, куда идет каан. Это знают лишь Те, кто сидит у Рва. И сейчас они, пожалуй, довольны.

Перевалив невысокие горы Рут, дорога вползла в долину Арары.

Здесь, на северных границах Наталя, был лишь один город, служивший пограничным форпостом — город прокаженных. С незапамятных лет сюда отправляли прокаженных из южных областей; здесь они жили, рожали и растили новых прокаженных и умирали. Когда-то в долине жили земледельцы, потом они ушли; вся местность стала принадлежать прокаженным. Дорога вела в обход города, но многодневные дожди размыли все слои глины, песка и щебня, а камень, которым вымостили дорогу, растащили местные жители.

Остановившись на пригорке, Музаггар глядел в долину, в которой клубился туман. Городские здания, больше похожие на развалины, призраками маячили в тумане. Музаггар жевал ус и молчал, и молчали тысячники, остановившие коней позади него.

Музаггар думал, что, пока авангард достигнет противоположного края долины, арьергард только начнет спускаться в нее. Тысячи повозок, десятки тысяч коней, бесчисленные рабы — они связывали по рукам и ногам. Поход триумфатора больше походил на возвращение разбитой, униженной толпы, которую уже трудно было назвать армией.

Обернувшись, Музаггар кивнул молодому сотнику-штабисту. Тот протянул ему карту, развернув пергаментный лист. Музаггар лишь мельком взглянул на нее — он ее выучил до мельчайших деталей.

Он просто надеялся на чудо: возможно, карта все же подскажет выход.

Строителя этой дороги следовало повесить.

Музаггар повернулся к свите.

— Нельзя спускаться в долину, — тут же подал голос тысячник Марх, любимец Музаггара, командовавший двумя тысячами бессмертных.

Марх умел читать мысли старого темника, и он был преданным воином, но в готовности своей услужить редко умел давать хорошие советы.

— Мы спустимся, повелитель, — сказал командир агемы Чеа — единственный арлиец, дослужившийся до тысячника. — Прокаженные всегда уступают дорогу и не приближаются к мирным путникам.

Иначе их давно бы уже перебили или изгнали дальше на север, в горы.

Музаггар кивнул. Надо выслать вперед отряды, оповестить прокаженных и выставить охрану возле города и селений…

Музаггар обернулся:

— Мы заночуем здесь. Передать по колонне. Разбить временный лагерь.

Утро началось с отвратительного известия: Третья Кейтская тысяча взбунтовалась и отказывается спускаться в долину.

Музаггар, уперев руки в колени, ожидал тысячника Ахдада.

Тысячник явился и доложил, что взбунтовалась не вся тысяча — четыре сотни смешанного состава, заводилы — десятники родом из Кейта, а под началом у них больше половины составляют ветераны, выслужившие свой срок.

— Да, — кивнул Музаггар. — Их понять можно: они боятся, что не дойдут до Кейта и не получат земли… Ты говорил с ними?

— Бунтовщики отделились, и сейчас стоят под охраной. Шумят и спорят, надеясь, что к ним присоединятся другие.