Виталий Каплан - Круги в пустоте

Вздрогнув, он сглотнул слюну, непривычной рукой перекрестился и осторожно поднял камень. Тот оказался теплым на ощупь, словно это и не камень, а чье-то маленькое тело.

— Вот ты, значит, какой, братец, — шепнул полковник. — И как же с тобой положено управляться?

— Легко, — раздался голос, и ноги у Виктора Михайловича сразу сделались ватными. На всякий случай он опустился на тот самый табурет.

Голос был явно детский. И что добавляло жути — звучал он внутри полковничьей головы. Так, словно на грани яви и сна ты уже не в силах различить, действительно ли это чужие голоса, или твои выплывшие из подсознания мысли.

— Кто? Кто говорит? — прошептал Петрушко, уже заранее зная ответ.

— Я это… ты меня держишь.

— Так… понятно… — полковнику, конечно, ничего еще не было понятно, но привычка сдерживаться брала свое. — Камень, значит. А кто здесь плакал? И кто рычал?

Несколько секунд было тихо. Потом камень отозвался:

— Я плакал… На волю просился. А рычал страж-держатель.

— Ну, дела… — Петрушко хрустнул пальцами левой руки. — И где же он, держатель этот?

— Ты его спугнул… и он вернулся в оммо-тло… где меня спрятал господин…

— Что еще за оммо-тло? Я ваших дел не знаю, я не отсюда.

— Да я понял, — снова раздался детский голос. — У тебя чужая имну-глонни, я вижу. Она сидит на тебе… — в голосе проявился едва заметный смешок, — точно взрослое млоэ на мальчишке. А оммо-тло — это внутренний слой… тебе не понять. Я бы и сам не понял… когда был живой.

— А сейчас?

— Сейчас я камень. Белый камень. И господин спрятал меня в оммо-тло, и приставил удерживающего духа… такой злобный… как бешеный пес.

Ай да единяне, ай да молодцы, усмехнулся Виктор Михайлович. Сняли, называется, магию, изгнали, значит, стихийных духов. Работнички…

— Так где же это самое оммо-тло? — ровным голосом спросил он.

— Ну… — свет камня чуть дрогнул, — оно везде… и нигде. Это же не слева и не справа, ни вверху, ни внизу. Говорю же — внутри. Сейчас вот мы с тобой на внешней стороне Круга, тут солнышко, звезды… а оммо-тло — это внутренняя сторона. Холодно там, и туман… липкий такой, тяжелый. И этот держатель сидит… зубастый. Может укусить…

— Значит, ты плакал из этой самой внутренней стороны… — протянул Петрушко. — Как же я тебя услышал?

— Да я почти выбрался… только этот учуял, за мной бросился. И тут ты дыму напустил, а факел-то у тебя особый… маслом хмоули-травы пропитан. Не любят духи этого дыма, бегут… Он сейчас там сидит, внутри… злится. Только ничего поделать не может. Пока ты меня из руки не выпустишь, я твой. Теперь ты — господин. Так чего тебе надо?

— Погоди, — хмуро обронил Петрушко, — давай сперва разберемся. Значит, ты и есть тот самый легендарный Белый камень, сделанный князем Диу? И князь тебя прячет в тайнике… в оммо-тло… Старик Харриму-Глао что-то говорил о подобии воли… то есть ты стремишься убежать. Но почему? Кто ты, в конце концов, такой?

Камень вновь затих. Потом неуверенно произнес:

— Я могу… на секунду показаться… ну, то есть каким я был… раньше. Сожми меня покрепче.

Петрушко послушно стиснул пальцы.

Воздух впереди задрожал, сгустился молочным туманом, тот переливался, клубился, что-то внутри его вращалось — и вот уже белое сияние вылилось в фигуру.

Мальчишка, тоненький и щуплый, на вид чуть старше Лешки. Из одежды на нем было лишь какое-то ветхое, расползающееся рубище, вроде мешка с прорезанными дырками для рук и головы. И он был прозрачный — сквозь его тело проступал розовый мрамор стены.

Все это длилось и впрямь недолго. Стоило Виктору Михайловичу моргнуть — и детская фигурка расплылась в тумане, а затем и сам туман растаял в мрачном воздухе.

— Вот… — вновь раздался внутренний голос. — Я больше не могу, тяжело.

— Так… — хмуро кивнул полковник. — А имя-то у тебя есть? Не называть же тебя камнем.

— У меня больше нет имени. Имена бывают у живых. А я мертвый. — И как звали, когда был живым? И сколько тебе лет?

— Ланги-Тиалу, — отозвался камень. — Мне было двенадцать зим… когда господин произвел надо мною ритуал.

— Так, — вновь сказал Петрушко, сглотнув слюну. — Продолжай. Что еще за ритуал?

— Камни желаний не рождаются сами собой, — помолчав, ответил его невидимый собеседник. — Великие маги их делают… из других магов. Есть такой древний ритуал, айнилу-гинно, «извлечение душ». Кладут на черное ложе… нет… не надо тебе этого знать. А когда наконец умрешь, великий маг не одну только имну-тлао, а все три души переносит в предмет… чаще в камень, иногда — в клинок. И тогда можешь многое… тогда вся твоя прошлая сила умножается в сотни сотен раз. Только ты почти ничего не можешь… для себя. Ты служишь господину… тому, кто тебя берет в руку, согревая своей живой силой, удерживая на границе слоев…

— И сколько времени, Ланги-Тиалу, ты провел внутри этого камня? — стараясь говорить ровно, спросил Виктор Михайлович. И мурашки бегали по его лысине.

— Я не знаю… Время — оно для живых, а потом — ни имени, ни времени. Только когда тебя держат, ты вновь чувствуешь время. А там, в оммо-тло, только туман и страх… и этот кусается… больнее, чем когда тело кусают. Хорошо тем, кто правильно, по-людски умер, те сходят в нижние пещеры… и уже не мучаются. Не то, что мы…

— Ты сказал, Ланги-Тиалу, что ритуал проводят над магом, — хмыкнул полковник. — Выходит, ты был магом? В двенадцать-то лет?

— Я был учеником… — камень вновь мигнул, потом засветился ровно. — Я не успел пройти никакого Посвящения, и не было у меня посоха и кремневого ножа… Хиу-ла-Менси, мой Наставник, погиб, когда мне было одиннадцать… и тогда Старцы-Плащеносцы определили меня в учение к Диу-ла-мау-Тмеру… Я слышал про князя Диу разное… но ученик должен повиноваться приказу тхаранского начальства. Сперва я радовался, князь меня не бил, занимался со мной… говорил, дана тебе Высокими Господами великая сила, такой случай раз в сто лет бывает… надо бы эту силу на пользу обратить… вот… А потом меня подняли ночью, привели в башню, обездвижили и растянули на черном ложе… И господин спросил, хочу ли я подвергнуться одному маленькому опыту… и объяснил, что сделает со мной, если откажусь… А я ведь знал, что он не шутит… Я видел, как у него казнят… Ну и согласился, дурак. Лучше бы в кипятке сварили… это хоть не так долго… Вот и все, господин. И я не знаю, сколько лет… когда это случилось, нами правил добрый государь Аолми-ла-мош-Киарру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после… нет, теперь, наверное, уже «да не изгонят боги его из своих светлых чертогов». Это сколько же лет получается, господин?

— Я не силен в здешней истории, мальчик, — вздохнул полковник. — Знаю лишь, что на юге, в Олларе, правит государь Айяру-ла-мош-Ойгру, в Сарграме же — Айлва-ла-мош-Кеурами. Наверное, времени прошло немало… Вот же мерзавец…