Виталий Каплан - Чужеземец

— Да ладно, пускай, — я взяла крест и сунула его за пазуху.

«Матушка»… Не «тётушка», значит, а «матушка»… Сколько же лет не звали меня этим словом? Две дюжины…

В глазах защипало, но я удержалась. Спать надо.

Мне, считай, повезло — не в сырой подвал засунули, и не в яму, где по колено гнилая вода, а на самый верх Вороньей Башни. Под самыми сводами — даже встав, не дотянешься, — узкое оконце, толстой решёткой забранное. Солома для постели чистая, крысиных лазов не заметно, да и сухо здесь. А что мошкара вьётся да зудит, так то мелочь, не стоящая внимания. И верно сказать, позаботился обо мне славный Аргминди-ри.

Когда везли сюда, в столицу, то в деревянной клетке была мягкая соломенная постель, которую ежедневно меняли, и вдоволь было еды — не высокородных яств, конечно, но сытной и вкусной. Даже вяленым мясом старушку баловали… Зевак, собиравшихся закидывать меня гнилыми овощами, воины отгоняли древками копий.

Наверняка не по своей воле, а следуя приказу. Сами-то они боялись меня прямо как злого духа. Ещё бы — и ведьма я, и зачинщица смуты, и жрица какого-то нового и страшного бога…

А всего ведь пошёл дюжинный день с тех пор, как рассталась я с ними — с теми, чьи жизненные линии переплелись с моею столь же затейливо, как и ломаная линия наставника Гирхана.

Не стала я тогда прощаться, побоялась, что слёз не удержу. Ведь кто я есть — слабая женщина, хоть и науки хитрые освоила, сабельный бой да прочие искусства.

А всё одно — сердце моё точно на чьей-то огромной ладони лежит и рвётся от боли.

Встала я до рассвета, поглядела на них, спящих — Алан на спине раскинулся, руки под голову положил, а Гармай подле него калачиком свернулся, будто дитя малое. И поняла я, что спешить надо, иначе не выдержу. Взяла кожаный пояс Алана, вывязала тремя узлами на нём слово «удача», потрепала по холке стреноженного коня. Потом Гхири своего неразлучного тихо высвистела, по шейке погладила и велела:

— С ними оставайся. Оберегай их.

И пошла не оглядываясь.

До Огхойи я быстро добралась, ещё до захода, успела в городские ворота войти. И каким же мне огромным и пустым мой дом показался! Прямо хоть складывай суму и прочь иди, новую судьбу искать.

Но мне новую искать было нельзя, мне старую надо было до конца довести. И потому покопалась я в припасах, поставила вариться бобовую похлёбку и пошла в книгу записывать всё случившееся. Сама не понимала, зачем время трачу? Для кого пишу?

Как не станет меня, так и не найдут книги мои, на чердаке надёжно укрытые. А коли и найдут, то сожгут не разбираясь. Потому что до сухости в горле, до рези в животе чуяла я свою скорую судьбу. И одному лишь радовалась, что оба они, и Алан, и мальчишка, не догадались, что я задумала. А то бы не отпустили… и не драться же с ними.

Пошла я по соседям, послушала новости. Легион-то, оказывается, поспешал. Ещё к полудню в Огхойю вошёл, а только к завтрему ждали. Обосновались в городских казармах, да и за стенами лагерем встали. Начальствующий, светлый держатель Аргминди-ри, городского главу к себе сразу затребовал, да начальника стражи, да писцов из Налоговой Палаты и из Карательной. Долго совещались о чём-то. После на рыночной площади глашатай орал, мол, кто укажет, где какой беглый смутьян скрывается, то за каждую голову по дюжине докко. А кто самого Хаонари выдаст, тому дюжину дюжин.

Аргминди-ри? Я и не припомнила его сходу. Потом уж в книгах порылась, отыскала запись.

А утром, едва солнце над крышами выкатилось, пришла за мной моя судьба. Не городские стражники, тех-то я всех знаю, а из легиона. Бронзовые панцири до блеска надраены, прям как зеркальце моё, на плечах короткие копья для ближнего боя, на поясах мечи, вроде того, каким разбойник Худгару вертел. Дюжина их была, и с ними — усатый дюжинник пожилых лет.

Простучал рукоятью меча по воротам.

— Чего надо? — сухо спросила я.

— Надо нам ведьму городскую, почтенную госпожу Саумари, — твёрдо ответил дюжинник.

— Это, значит, меня, — ухмыльнулась я, отодвигая засов.

— Прощения прошу, почтенная Саумари, но только срочно тебя требует светлый держатель Аргминди-ри. Велено доставить. А за дом не беспокойся. Ты и ты, — ткнул он пальцем в двоих воинов, — охранять. Чтоб ни одна сволочь и близко не подошла!

Думала я, в узилище здешнее потащат, но повели меня в дом городского головы, где обосновался начальствующий над легионом со своей свитой.

— Что, Аргминди, опять гнилой кашель мучает? — спросила я, когда навстречу мне шагнул светлый держатель.

Да, не знай заранее, и не узнала бы. Тогда, дюжину лет назад, это был хилого сложения мальчик с бледным лицом и тонкими губами. На вид ему я бы и десяти не дала. Сейчас — крепкий молодой воин, на загорелом лице выпирают острые скулы, мышцы на плечах бугрятся, чёрные волосы перехвачены алой ленточкой, знак принадлежности к государеву роду.

— Здравствуй, тётушка Саумари, — кивнул он мне. — Благодарность богам, с тех пор ни кашля кровавого, ни другой какой хвори. Ты можешь сесть, — сильная рука указала на сложенную вчетверо медвежью шкуру.

— Если всё у тебя хорошо со здоровьем, то зачем же я тебе потребовалась, господин? Или тебе погадать, приворожить, порчу снять?

Я криво улыбнулась. Оба мы понимали, что не за тем меня сюда привели.

Аргминди-ри помолчал, пожевал губами — столь же тонкими, как и тогда, в дни стылой луны Мокродуй, когда возле ворот моих остановилась целая процессия — вооружённые всадники, рабы, крытые носилки.

Случайность. Проездом через Огхойю как-то странствовал один столичный вельможа, подцепил у нас серую лихорадку, я его выходила, получила серебро — и думать о нём забыла. А он, оказывается, помнил, и теперь по его совету ко мне, великой целительнице, привезли внучатого государева племянника. Не нынешнего, Уицмирла, а ещё старого государя, Омнасидха. Столичные лекаря ничего не могли поделать с гнилым кашлем. Советовали не скупиться на жертвы богам.

Целую луну был у меня сиятельный ребятёнок в доме, и с ним — истеричная мать его, и рабы, и домочадцы, и воины охраны, и вообще непонятно кто. Сама не знаю, как я эту сумятицу выдержала. Но ничего, справилась, отпоила мальца горными травами, выкупала в ваннах грязевых, извела гниль в лёгких. Заплатили неожиданно мало, я на большее надеялась. Ну да не те посетители, с кем торговаться можно.

— Тётушка Саумари, — волнуясь, начал Аргминди-ри, — тут дело-то какое.

Неприятное дело, да… Говорят, в доме твоём долгое время жил некий странник, который до того ходил по землям Высокого Дома и учил о неком неведомом доселе боге. А здесь, в Огхойе, свёл он знакомство с рабом Хаонари, который припал к новой вере и потому поднял рабский бунт. Кровь пролилась, много крови. Это правда?