Виталий Каплан - Чужеземец

Солнце уже успело изрядно сместиться, и тень покинула его импровизированный табурет. Пришлось вставать и тащить чурбак вслед за тенью. Это оказалось нелегко, но, когда Алан справился, им овладела совершенно детская радостная гордость. Сам! Без взрослых! Потом, сообразив, что нечувствительно произвёл во взрослые четырнадцатилетнего Гармая, долго смеялся.

Хотя ничего смешного не было. По здешним понятиям Гармай и впрямь давно уже не считался ребёнком. Тут границу проводили просто — можешь делать взрослую работу, значит, уже и не дитя. Вспомнив двадцатилетних земных оболтусов, которых он кое-как обучал на филфаке, Алан задумался. Пожалуй, Гармай и впрямь гораздо взрослее этих бледных существ, чьи интересы лежат глубоко в виртуальности, а вся взрослость заключается лишь в изобретательных сексуальных экспериментах.

— Отдыхаете, господин? — послышалось слева.

Он повернулся — и увидел невысокого худого старика в хитоне не первой свежести.

Старик мялся возле ворот, не решаясь войти. На вид ему казалось глубоко за восемьдесят.

— Доброго здравия тебе, дедушка, — сказал Алан.

— А что, госпожи Саумари дома-то нет? — спросил старик.

— Увы, почтенный, — признал очевидное Алан. — Отлучилась куда-то, по делам лечебным, думаю… Да ты входи, дедушка, входи, не стесняйся. Пережди, может, скоро она и вернётся…

— Сосед я ваш, Иггуси мне имя, — войдя, дед поддёрнул хитон и запросто уселся наземь, возле чурбачка Алана. — Горшки мы с сыновьями делаем… А я вот к госпоже Саумари… капли она мне даёт от глаз… вот кончились капли-то, я за новыми пришёл.

— Капли — вещь нужная, — вежливо согласился Алан. — Глаза-то беречь надо, особенно в старости.

— Это верно, — подхватил истосковавшийся по внимательному собеседнику старик Иггуси. — Коли ослепну я, так и горшки некому делать будет, сыновья-то мои хоть и взрослые ребята, а настоящий горшок не потянут… ой, не потянут… настоящий-то горшок — он не только гладким да расписным быть должен. Он и не бьётся, коли уронишь, и в любую жару в нём ни еда какая, ни питьё не киснут. А всё потому, что слово я особое знаю. И нельзя его другим передавать, прежде чем помирать стану… а не то откажет слово.

Алан закусил губу. Тут уж ничего не поделать, магическое мировосприятие у них в крови, и без толку обличать, пока у людей нет истинной веры.

— А что, уважаемый, — помолчав, спросил старик, — я вижу, лучше тебе? Тогда-то совсем был плох, я уж думал, придётся могильную яму копать, — объявил он со всей откровенностью.

— Да вот, поправляюсь помаленьку. Живучее у меня тело оказалось.

— Это не тело твоё живучее, это госпожа Саумари великая колдунья, — возразил Иггуси. — Она и мёртвого из могилы подымет, ибо знает самые что ни на есть тайные заклинания, кои и жрецам храмовым неведомы. Говорят про неё, что лунными ночами оборачивается она ящерицей и снуёт по дорогам да по городам и сёлам, собирает всякое заповедное знание… И ещё говорят, что она у самой Ночной Госпожи в милости.

Алан сдержанно улыбнулся. В самом ли деле тётушка Саумари не чужда магическому искусству, или просто хорошая травница — но репутация у неё мощная.

— А можно ли полюбопытствовать, каково имя тебе? — продолжал старик.

— Звать меня Алан, — язык сам собой принялся крутить привычную запись, — и я человек простого звания. Странник я, брожу по дорогам Высокого Дома.

— Откуда же ты родом, господин? — слова о «простом звании» горшечник предпочёл не заметить и держался нарочито почтительно.

— Я из очень дальней страны, о коей в Высоком Доме никому неизвестно, ибо лежит она за необъятным морем. Имя же ей Терра.

— Как же ты оказался в наших краях?

— То долгая история, — вздохнул Алан. — Даже и не знаю, с чего начать.

— Начни с самого важного, — подал мысль старик.

Собственно, а почему бы нет? Дедушка производит вполне благостное впечатление, вряд ли побежит жаловаться местному жречеству… да и ведьмы в случае чего забоится… вот ведь парадокс — страх перед ведьминым заклятьем как гарантия безопасности христианской проповеди…

— Самое главное — это что я несу людям весть о Боге, Которого тут не знают. Об Истинном Боге. Того ради я и предпринял трудный и опасный путь через великое море. В нашей земле давно уже знают и почитают Истинного Бога, а вот у вас о таком и не слышали. А услышать должен каждый…

— Что ж за бог такой важный? — удивился дед. — Какая от него нам польза может выйти?

— Вот смотри, почтенный Иггуси. Ты немолод, у тебя наверняка умирали близкие. Ты их любил, и, наверное, до сих пор любишь, но их уже нет, так? И сам ты рано или поздно помрёшь, навсегда разлучишься с родными своими. Навсегда. Так?

Старик кивнул.

— Такова уж судьба человеческая… Всё для нас кончается на Нижних Полях…

— Так, да не так, — возразил Алан. — Бог Истинный сделал так, что смерть — это не навсегда. Умираем мы, разлучается душа с телом, но это до времени. А потом Бог явится в Нижние Поля во всей Своей силе, выведет оттуда души и вернёт им их тела. И все снова станут живы, все встретят тех, кого любили. И больше смерти не будет. Но дальше Бог станет судить дела каждого. Если ты был жесток, жаден, немилосерден, если обижал сирот и вдов, гнал нищих, предавался распутству всякому — то пойдёшь в этом своём новом теле во мрак, на вечную муку. А если был добр, справедлив, любил людей, помогал им во всяких горестях, разделял с ними их радости, обуздывал в себе злое начало — пойдёшь в вечную радость, в небесные сады. И там увидишь Бога лицом к лицу, и будешь с ним и со всеми в вечной любви.

Но чтобы было так, надо ещё здесь, в земной жизни, научиться идти Божьим путём.

Вот для того я и пришёл в ваши края — рассказать и научить. Я хочу, чтобы вы тоже спаслись.

Старик надолго замолчал, переваривая услышанное.

— А как же наши боги? — наконец протянул он.

— Никакие они не боги, — твёрдо сказал Алан. — У вас люди называют богами всего лишь сильных и хитрых духов. Вы просто не знаете, что этих духов Истинный Бог сотворил в помощь Себе, а они Его предали. Людей же хитро обольстили, назвались хозяевами того, хозяевами сего… Господин Бурь, видишь ли, Ночная Госпожа, Хозяин Молний… Самозванцы они, дедушка.

— Теперь понимаю я, — деликатно помолчав, высказался Иггуси, — за что тебя камнями-то побили. Совсем ведь плох был. Мне госпожа Саумари и говорит — бери, мол, Иггуси мула, кого-нибудь из сынов своих, да вон с этим пострелёнком ступай… господина его в дороге разбойники покалечили. А ежели госпожа Саумари просит, то отказывать не след, никак не след. Оседлал я, значит, мула, и пошли мы за рабом твоим… лежишь ты, значит, в роще, весь похож на кусок баранины, которую порубили мелко… Думал, не довезём. Теперь-то понятно… камнями тебя, значит, по древнему обычаю. Ежели кто богов порочить вздумает…