Виталий Каплан - Зачёт

— Знаете что, старший инквизитор, — бесцветным голосом ответил Хенг, — не стоит напрашиваться на мою благодарность. Считайте, вы ее уже получили. Дело в другом. Впрочем, и впрямь хватит вилять. Давеча вы рассказывали о своем тяжелом трудовом дне. О ведьме, которую допрашивали. Кто она?

— Зачем тебе это знать? — искренне удивился Старик.

— Зачем — это уж мое дело. Но я могу ответить и за вас. Ее имя Алоста. Она со Змеиной улицы. Ей шестнадцать лет. Так?

Старик помолчал, пожевал губами. Затем негромко сказал:

— Да, все верно. Но откуда ты знаешь?

— Неважно. Не забывайте — сейчас спрашиваю я. Мне нужно знать: в чем ее обвиняют?

— Мог бы и сам догадаться, — проворчал Старик. — Раз ведьма, то не в недоимке же налога. В колдовстве, естественно.

— Кто ее обвинил?

— Этого я тебе сказать не могу.

— Интересно, почему же?

— Не забывай, я работник Священного Ведомства, и не имею права разглашать следственную тайну. Да и желания у меня такого, представь себе, нет.

— И все же вам придется рассказать, — хмуро отозвался Хенг.

— Ты грозишь мне? — удивился Старик. — Чем же? Зарежешь меня? Но я этого не боюсь. Рано или поздно всем нам идти на суд Небесного Владыки, и лишь Ему решать — кто когда пойдет. Если Ему угодно меня призвать, используя твой нож, как средство — что ж, разве Его воля — не моя воля? А если Он хочет, чтобы я еще пожил в грешном нашем мире, то Он остановит твою руку. Чем же еще можешь ты мне грозить? Пытками? Но я их выдержу. Господи, о чем мы говорим! Да ты ведь даже не знаешь, как это делается!

— А вы зато хорошо знаете. Вы пытали ее?

— Кого, эту ведьму, Алосту? Пока что нет. Испытание, да будет тебе известно, применяется только после третьего неудачного допроса. А у нас только первый был.

— Почему вы так уверены, что она ведьма? — сдерживая слезы в голосе, проговорил Хенг.

— Похоже на то. У меня же опыт, много их насмотрелся. Но окончательно судить рано. Ты ведь знаешь — бывают и ошибки. Не так часто, конечно, как болтают на базаре бабы, но бывают.

— И что тогда? Вечная тюрьма? Грязное окошко под потолком? Нет, знаете ли, меня это тоже не устраивает.

— Не устраивает? Тебя? — переспросил Старик. — А почему это должно устраивать или не устраивать тебя? Ведь речь шла, насколько я понимаю, об этой девочке, Алосте?

— Считайте, что нет никакой разницы. Что она, что я — все равно.

— Вот теперь я, кажется, начинаю что-то понимать, — задумчиво протянул Старик. — «Да станут двое единым телом…» Что ж ты раньше-то не сказал?

— А толку? — ответил Хенг. — Что это изменит? Вы же не отпустите ее ради меня?

Старик тыльной стороной ладони вытер пот со лба.

— Да, пожалуй, ты прав. Если она действительно ведьма, ее не спасет сила твоей любви. Лишь пламя костра очистит ее душу, спасет от ада. Страшное, конечно, средство, я понимаю. Но поверь мне, мой мальчик — иначе нельзя. Иначе ей самой будет хуже. Огонь пожрет ее тело, но останется душа. А если в бесовском невидимом пламени сгорит душа — спасется ли тело? Ты же не станешь бросаться на врача, который отрежет гноящуюся руку, чтобы спасти человеческую жизнь? Так и мы, инквизиторы — мы такие же врачи. Вся разница лишь в том, что толпе неизвестны болезни духа, толпа наивна и суеверна. Куда как проще думать про нас, будто мы — невесть какие злодеи.

— А вы не думаете, ваше благобдение, что на самом деле все по-другому? Что «бесовское невидимое пламя» — это лишь ваши домыслы? Одни в бреду увидели, другие подхватили — и пошло… А люди из-за вас, между прочим, горят не в каком-нибудь там, а в самом настоящем огне.

— Я тверд в своей вере, — негромко произнес Старик. — И мне жаль тебя. Похоже, глаза твои так и не смогли открыться навстречу Свету. Ты бредешь во тьме наугад, и нет в тебе корня. И ты не справишься с вихрем, когда оборвется цепь земной твоей жизни.

— Не надо цитировать священные тексты. Это не имеет никакого отношения к делу. К делу имеет отношение лишь судьба Алосты. И вы все-таки скажете мне то, что нужно. Я заставлю вас. Не верите?

— Не верю. Ты еще мальчик, ты только начинаешь жить — откуда тебе набраться мудрости? Или… Или ты грозишь мне бесовской силой? Но в тебе ее нет. Уж я бы почувствовал, пойми, это мое дело, моя работа. Я знаю, что ты чист. Иначе бы мы говорили по-другому.

— Чист, значит? А Алоста — ведьма? Хорошее же у вас чутье, старший инквизитор, — зло усмехнулся Хенг. — Если я чист, она тоже чиста. Если она ведьма — так и я колдун.

— Нет, ты не колдун, — помедлив, ответил Старик. — Но в тебе и в самом деле есть нечто странное. Я давно это замечал. И не интересовался я твоим прошлым не случайно — знал, что не получу правдивого ответа. А зачем мне пачкать тебя вынужденной ложью? Одно я знаю — ты не колдун. Ты кто-то другой. Поверь, я и в самом деле хотел бы тебе помочь — но не имею права.

— Тогда ответьте на мои вопросы. Больше мне от вас ничего не надо. Я все сделаю сам. Я еще не знаю, что сделаю, но все равно. Она должна жить. И быть свободной. Я все сделаю для этого.

Старик пожевал губами.

— Погоди, дай мне подумать. Ведь я еще не знаю, в самом ли деле она ведьма. А если нет… Быть может, если я увидел бы тебя впервые меньше суток назад, прикованным к стене, я бы тоже принял твою странность за колдовские чары. Так что если я и впрямь ошибаюсь… Но я не могу ее отпустить. По закону, она остается подозреваемой и до конца жизни содержится в заточении. Как я ее отпущу, какой властью? Я всего лишь старший инквизитор. Это не так уж много, мой мальчик. Выше меня — ведущий инквизитор, главный инквизитор столицы, Генеральный инквизитор Короны… Не думай, что я всесилен. Да, осудить я могу многих, но выпустить… Нет. Хотя ладно. Задавай свои вопросы.

— Где она находится?

— В подвалах Ведомства, где ж еще, — Старик усмехнулся. — Третий подземный ярус, двадцать седьмая камера. Одиночка.

— Когда должен быть следующий допрос?

— Сегодня. Но, видимо, придется отложить. Что-то я плоховато себя чувствую, сегодня, судя по всему, работать не смогу. После восхода солнца тебе придется сходить туда. В канцелярии сообщишь, что я приболел, а без меня чтобы не начинали. А дальше — как знаешь.

— Спасибо вам, — сдавленным голосом прошептал Хенг, и не в силах сдержать слезы, выбежал из комнаты.

Темную громаду Ведомства видно было издалека. Точно гнилой зуб в оскаленной челюсти имперской столицы, возвышалась она над городом. Ее ни с чем не спутаешь — бурые, грубо обтесанные камни стен, в которых скрыты узкие щели-бойницы, взметнувшиеся к небу остроконечные башни, глубокий ров, обычно доверху полный воды, но сейчас — жара, засуха, и ров пуст — лишь на дне мутно поблескивают оловянного цвета лужицы. Когда-то здесь была настоящая крепость, ее не раз штурмовали орды кочевников, но без толку — такую махину с наскока не возьмешь, а долгими осадами кочевники не увлекались.