Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин

— От холода… — пробормотал я.

— От холода становятся крепче, — возразила гриффина Раамэ.

Они снова замолчали.

Разрушение тела — это мор. Мор — народная беда, он поражает многих. Один человек не может умереть просто так. Если только…

Если только черные рыцари не принесли мор в Темный Аметист. Смерть сотен начинается с одного.

Молчание в комнате стало безнадежным.

И я не выдержал. Это было несправедливо, неправильно, он не мог так обидно угаснуть!

Я схватил за синий шелковый воротник и рывком приподнял Лайка с его лежбища.

— Смотри! Смотри же!

Луна уже далеко выступила на небе и теперь заглядывала в узкое окошко-бойницу. Она была белая-белая и круглая — не совсем, конечно, не идеально, не так, как в полнолуние. Дома Луна была золотой, но здесь, на севере ее цвет почему-то менялся. Грустная белая Луна.

— Смотри! — повторял я. — Смотри!..

Я держал лишь форму. Тело Лайка беспомощно повисло, сила и удача Александра покинули его.

— Плохо… — еле слышно прошептал он.

— Да примет его Отец Гор! — произнес старец Аметиста.

— Не надо! — вырвалось у меня.

— Я отменю атаку грифонов, — тихо сказала за спиной гриффина.

— Да, — согласился старец Аметиста.

— Да примет его Отец Гор! — сказал старец Рубина.

— Да примет… — начала гриффина.

Но ее перебили.

— Я был учеником Колдуна! — услышал я незнакомый голос.

Я обернулся.

Все обернулись.

На пороге между двумя факелами стоял хнум. За его спиной я увидел блестящие от пляшущих огоньков глаза Эргэнэ.

Он не был хранителем. Он был простым хнумом и звали его Йойн. Дикий необразованный Йойн. Ученик Колдуна.

Он не побоялся и пришел, хотя знал, что его запросто могут отправить вслед за учителем. То есть не могут, а должны отправить, если присутствует какая-то логика в выборе обреченных на смерть внутри одного народа. Я не думаю, что он пришел из любви к аристократу с синими глазами, ему, простому хнуму, вряд ли сообщили о меченой звезде Лайка. Знать о подобном — удел старцев. Я думаю, ему стало интересно. Интересней собственной жизни. А может, Единый шепнул ему: иди! Умрешь — приму. А Эргэнэ лишь вовремя показала, куда идти.

— Ты веришь в первенство восьми стихий? — спросил старец Рубина.

— Я умею лечить раны, — ответил Йойн.

— Ты давно слушал его? — спросил старец Аметиста.

— Я слушаю Единого.

Они собирались спрашивать его еще — о чем-то чрезвычайно важном для них, а на самом деле бессмысленном — но, к счастью, хнумы слишком долго подбирают слова.

— Лечи! — приказал я, и, взяв его за одежду, протащил мимо старцев к Лайку Александру.

— Эргэнэ, — произнесла гриффина, — ты знала Колдуна?

— Нет, — ответила Эргэнэ и замолчала, силясь правильно объяснить. — Я знала, что он знал. До ухода Колдуна.

— До ухода к Отцу?

— Нет. Тогда… Давно.

Руки Йойна скользили, обнимая Лайка на расстоянии ширины лезвия меча от тела.

— У него нет ран, — сказал он.

— Я знаю, — откликнулся я.

— Нет скрытых ран. Это не мор. Но внутри у него плохо.

Это не мор. Конечно, я не слышал общего вздоха облегчения, но лица старцев, непроницаемые от начала времен, на долю торна сделались еще более похожими.

— Так бывает? — спросил кто-то из них.

Йойн помолчал. Он молчал дольше, чем обычно молчат перед ответом даже хнумы.

— Колдун сказал, когда вернулся: бывает. Болезнь происходит, когда бог задевает материю.

Вопросительная пауза. Никто не произнес: «Что?»

— Болезнь, — повторил Йойн новое слово. — Приближение к смерти. Бог может задеть и одного. Если один ему нужен.

Теперь пауза была полна угрозы и удивления.

— Если хнум нужен Отцу, Отец роняет слезу, — сказал старец.

— Чтобы забрать хнума. А это, — Йойн указал на Лайка, — чтобы научить. Приближение к смерти — не смерть. Он не умрет.

Лайк застонал.

— Почему этого не бывает у хнумов?

Йойн опустил голову.

— Я не знаю, — признался он.

— Ты, — подтвердил старец. — А Колдун?

— Я не знаю, — повторил Йойн.

Старец кивнул и задумался. Я смотрел на него и, кажется, понимал, о чем он думает.

Ладно, ты слушал Колдуна, который оскорбил Единого своим запутанным учением, подобранным во время блужданий среди врагов. Но ведь Колдун еще служил гласом неведомого для нас, дварров. И я, главный сын разрушенного Рубинового Дома, слуга Отца Гор, первый старец дварров, я все эти десять лет ждал его изречений. Я был убежден, что из трех изречений одно будет ответом на страшный, тоскливый, ноющий по ночам вопрос: почему Отец не присылает новых дварров? Или хотя бы почему не падают слезы? Почему нет снов? И дождавшись, вместо ответа… А когда Единый через звезды указывает героя — герой приходит с синими глазами. И после победы в долгожданном бою валится с ног, как мешок, как пойманная в ловушку свинья. Что это?! Так может быть ты, худший из дварров, ученик отступника, раз уж пошли такие времена, что старцам первого круга ничего не снится и они не имеют ответов, может быть ты скажешь, что это значит? И ты говоришь, что дварры не знают чего-то еще, а именно приближения к смерти.

Блаберон! Я стал о многом догадываться.

— Я буду поить его чаем, — сказал Йойн.

— Я отменяю атаку, — напомнила гриффина.

— Будет ли он воином? — спросил старец Аметиста.

— Не знаю, — ответил Йойн. — Я буду поить его чаем.

Старец Рубина кивнул. Это означало: ладно, ученик Колдуна, пока герой жив, можешь поить его чаем.

— Охрану в башню, — приказал старец Аметиста.

Лайк застонал. Йойн укрыл его шкурой.

Все ушли: дварры вслед за старцами, Эргэнэ вслед за гриффиной.

Только два хранителя остались у входа.

Ночью мне был сон. Вернее, несколько снов. Я запомнил их, потому что проснулся.

Мне приснилось, что старец Аметиста тайком от всех вернулся. И его голос: «А что еще тебе говорил Колдун?» Мне приснились шаги на лестнице между первым и вторым ярусами. Я вскочил и схватил оружие. Опасность греет лучше горного «чая». На всякий случай я спустился вниз, послушал. Тишина. Если кто-то и приходил, он уже ушел.

А потом мне приснилась Луна. Прекрасная золотая Луна, она специально изменила свой путь по небу, чтобы поговорить со мной, я плакал и радовался от ее взгляда. «Я спущусь к тебе, Гилденхом!» — сказала она голосом Лайка Александра. — «Я спущусь к тебе, как только соберу себя полностью. Потерпи, мой верный друг, дождись полнолуния, не уходи далеко, иначе я не сумею тебя найти. А когда я спущусь, ты подаришь мне целый народ. И сохрани моего любимого сына!»

Я открыл глаза. Везде было тихо. Черные рыцари… Я пожалел об упущенной возможности.

Девять. Просто число — девять. Его странный образ. Испорченная восьмерка.

Колдун, Грей-Дварр и оба дракона, сейчас вовсе не страшные, стояли почему-то вместе и равнодушно глядели сквозь меня. Я, живой, был безразличен им, мертвым. Затем я увидел Йойна. «Колдун прав!» — закричал Йойн. — «Он все сказал верно! Все три изречения!» Мне показалось странным, что Колдун стоял рядом с Грей-Дварром и драконами, а не с Йойном, который ему так верил. «Да, молодой человек, не знаете вы сущности вещей!» — вдруг произнес Грей-Дварр, а черный дракон широко улыбнулся.