Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин

День одиннадцатый. Море, полное водорослей, кусты-лопухи, цветы эти зеленые в самых неожиданных местах… Альфийская земля, в общем.

Ну хоть когда-нибудь она должна кончиться?!

День двенадцатый. На рассвете я подумал: «Хорошо бы сегодня.» В полдень отхлебнул кофе из фляги. В три Лайк прибавил шагу, и я понял — неспроста.

И вот я здесь.

Каменных башен — четыре.

Стена — крепкая и высокая. Сложена из плотно пригнанных друг к другу кирпичей. Светло-серая стена.

Светло-серые башни.

Ну и конечно — флаг.

Мы вошли в город около пяти. Когда все они, селентинцы Апвэйна, собирались обедать и зазывала кричал:

— Попробуйте самую большую пиццу в старом Апвэ, самую большую пиццу!

Я, простой парень Гней; я, Гилденхом, защитник деревянного замка; я, Артур Грин, рыцарь, одолевший альфа, — я здесь!

— Самую большую! Самую большую пиццу на востоке Республики!

Мы прошли через весь город — к пристани. Лайк спешил.

Пристань у них это уже не пристань. Пристань у них это уже целый порт. Рыбачьи лодки, грузовые суда. Люди, стоящие без дела, и люди, переносящие на себе огромные мешки… Любой корабль мог поплыть на юг, к дружественным берегам желтой страны. Любой корабль мог поплыть на запад — на исконный запад. Пройти Верхним Лоредорским проливом, обогнуть Королевский мыс и спуститься к внешней стороне полуострова. Аристон, Арета… И первый из городов — Лунная Заводь.

Воистину, мир принадлежит владеющему морем.

Очень скоро Лайк остановился и сказал:

— Вот он!

Свордах в тридцати от причала возвышалась над водой недвижимая громада корабля-крепости. Обитый железом борт его едва заметно поблескивал.

Некоторое время я просто стоял и смотрел. Грузовые суда… Ополченцы рядом с рыцарем.

Серебряные буквы на корме слагались в надпись.

— Цветок Ириса, — прочел Лайк Александр.

Почему все кончается в моем мире? Дороги и войны, ожидание и полнолуние, новолуние и наводнение. Любое явление находит свой конец, и человек не властен над ходом времен, — ни сильный человек, ни слабый человек, ни Король, ни рыцарь, ни лесоруб. И то, что проходит, уже не вернешь.

В общем, кончился мой Большой Марк, даже крошек не осталось.

Мы сидим за крепким деревянным столом, над нашими головами ухмыляется изображенная прямо на стекле ярко-красная буква m, и похожа она на брови очень удивленного человека. Денег у нас нет, и не предвидится, и следовательно будем мы в этом прекрасном городе как нищие изгои, как слуги, захваченные на руинах, как ярки, гонимые по земле, потерявшие свое золото.

Я взялся за яблочный пирожок.

Лайк потягивает темную лолу и поглаживает указательным пальцем последний шоколадный батончик. Нежно поглаживает, с чувством. И все ему безразлично: что один золотой остался после «традиционного селентинского обеда», что ободрали нас как альфийскую казну…

«Денег нет, Гилденхом», — спокойно сказал он, когда нам назвали сумму. И я расплатился — тем, что унес из Златограда. За четыре Марка, две лолы, пакет с картошкой и два яблочных пирожка. Расплатился тем, на что в Златограде можно жить долго-долго, а то и дольше.

Конечно, я уже понял, что в Златоград мы пока не вернемся. В Златоград не вернемся и в Апвэйне не останемся. Вернее, не должны остаться. А должны мы уплыть на прекрасном судне, на корабле-рыцаре.

Должны…

…Вот и пирожок кончился. Как ни старался я насладиться всеми его подробностями, как ни пережевывал внимательно, — съеден последний кусочек, и буква m недвусмысленно намекает: пора, мол, уходить, больше, мол, ничего вкусного не предвидится.

Как вообще может командовать благородным воином человек, у которого в кармане ни одного золотого?! Не понимаю…

Если у него нет денег, то должно же быть какое-то право. Без денег и без прав надо было сидеть в Златограде и тщательно овладевать боевым искусством совместно с отрядом тяжелых дефендеров.

Он поглаживает пальцем шоколадку (меня от вида теплого батончика уже тошнит!) и как-то особенно на нее смотрит. Так, словно хочет совсем расплавить шоколад под яркой оберткой. И вдруг его глаза на один-единственный торн перестают быть такими же синими, как у всех нас: я вижу тайну, я не могу поймать ее смысл, но смысл есть, смысл есть всегда и тайна эта из другого мира, и взгляд Александра из другого мира, он пытается вспомнить, вспомнить то самое, скрытое от всех…

Он встает и идет к выходу. И я тоже сразу встаю, чтобы следовать за ним. Потому что, как бы там ни было, я помню слова бригадира Луция: «Артур Грин, ты пойдешь с ним!» И я иду, не рассуждая и ни о чем не спрашивая.

Мы выходим из закусочной. Буква m, символ Марка из Ареты, изобретателя лолы-медовухи и сети быстрых таверн, жизнерадостно улыбается на прощанье.

Северо-западная башня бросала длинную закатную тень на двухэтажный домик с синей крышей. У входа имелся звонок. Справа висела табличка — металлическая, блестящая, с гравировкой:

Юл Апвэй Ф.

Юл Апвэй Ф. был не дурак: он поселился рядом с главной башней города, но поближе к набережной, дабы за утренним чаем наблюдать волшебный апвэйнский залив. Диалектное отсутствие буквы «н» в родовом названии подчеркивало своеобразие — истинные, стародавние сыны Апвэ вольнодумно игнорировали общереспубликанский канон.

Лайк позвонил, нам открыли, — я увидел прихожую. Такая прихожая была у бригадира Луция.

Интересно, что означает у него это Ф.? Если Филипп, то Юл Апвэй ремесленник, но если ремесленник живет в таком месте и имеет такую прихожую… Вероятно, он очень уж хороший ремесленник. А если Ф. — Флинт, то Юл Апвэй не ремесленник, а корабел. И последнее больше похоже на правду.

В прихожей за столом сидел человек. Он, конечно же, посмотрел на серый плащ Лайка, на мою майку…

Он даже не спросил «Что?», он только как-то особенно приподнял подбородок.

— Когда отходит «Цветок Ириса»? — спросил Лайк Александр.

Человек изобразил бровями букву m из закусочной.

— «Цветок Ириса» для избранных. Зачем он вам?

Теперь подбородок взлетел у Лайка.

— Для пассажиров одно место в трюме, — продолжал человек, — имеет стоимость… Имеет стоимость сто золотых.

— Синих?

— Синих, — согласился человек, торжествующе глядя на нас. Вид он имел очень гордый.

— Где твой хозяин, слуга? — спросил Лайк надменно.

Человек за столом помедлил и, уже окончательно изогнув шею, собирался что-то с достоинством ответить (я для себя сформулировал вариант «Вон отсюда!»), но в этот момент дверь в соседнюю комнату отворилась и перед нами возник маленький толстяк. Руки он держал на самом дорогом сердцу предмете — на животе, и большие пальцы крутились друг вокруг друга.