Ярослава Кузнецова - Чудовы луга

Кобыл прянула ушами и стала, как вкопанная. Кай чертыхнулся, глянул вперед.

Сначала ему показалось, что из молочной пелены выходят дети, совсем крохи с зелеными фонариками. Их оказалось много, целая толпа угловатых темных силуэтов. Плетенки в маленьких руках отблескивали гнилушечным светом, переливались.

Я все-таки схожу с ума.

У детей не бывает таких плоских лупоглазых лиц, растянутых до ушей узких ртов…

Нетвари окружили усталого всадника на тощей кобыле, примолкли, стояли, покачиваясь на тонких ножках. Снизу вверх глядели на Кая черные щели глаз.

Каждую фигурку окаймляло зеленое свечение.

— Чего вам надо? — спросил Кай.

Голос его прозвучал странно и одиноко. Дыхание становилось паром в холодном воздухе. Тяжко выдыхала трясина.

Горбатая громада каменного острова темнела по правую руку, щетинилась кривыми соснами.

— Пустите, мне надо проехать, — попросил Кай. — Отойдите.

Болотные чуда не двинулись с места, словно ждали чего-то.

Кай вздохнул, вынул ноги из стремян, спешился, присел на корточки.

Его обступили плотнее, заглядывали в лицо, прикасались к волосам и одежде, осторожно, боязливо.

Защелкали, засвиристели, отталкивая друг друга, стараясь подобраться поближе.

Кай ощущал запах сырости, глины, слышал шелест, словно от змеиных чешуй.

— Вы как хотите, — сказал он, вставая. — Я пошел. Поняли? Я спать хочу. И есть. Я устал.

Повел кобылу в поводу, проталкиваясь среди косматых уродцев, стараясь не наступить ни на кого.

Стайка нетварей со скрипом шатнулась вслед за ним, вокруг заплескало. Кай понял, что страшные малыши шлепают прямо по трясине, не проваливаются.

Тянуло к полуночи. Он уже так замерз и устал, что чувствовал только тупое безразличие.

Сейчас я лягу и они меня сожрут. Ну и ладно.

Кай добрался до твердой земли, выбрал место посуше и сел, привалившись к заросшему мхом камню, завернулся в плащ.

Кобыла, по-прежнему не обращавшая на болотный народец никакого внимания, принялась обдирать полуоблетевший ольховый куст, дергая головой и позванивая сбруей.

Кай вздохнул и прикрыл глаза.

Явись сюда хоть огнедышащие демоны, он бы не пошевелился.

Цвирканье и свист раздражали слух, не давали провалиться в плывущее марево сна.

— Ну вас, — пробормотал Кай, натягивая плащ на уши. — Уйдите…

Щебет поутих, сделался нежным, успокаивающим, слился со скрипом ветвей и шелестом сухой осоки. Зашуршало, сухо и ломко, стало теплее, запахло водорослями.

Кай завалился на бок, на мягкую подстилку, появившуюся неведомо откуда. Его дергали за рукава, птичьи коготки перебирали волосы, послышался певучий звон — должно быть, чуденыши добрались до кошеля с монетами.

Кай засыпал, неудержимо и стремительно, его уносило, как лодку в открытое море.

Что-то шершавое, душистое сунули в рот, словно птенцу, он разжевал — вкусно — сглотнул.

Обсевшие парня малыши зачирикали оживленно. Скормили сонному еще ягод, полосу крошащегося сладковатого мяса, корешок, едкий и соленый.

Кай понял, что может есть, жевал жадно, не разбирая, что дают, чувствуя, как приходит сытость и прибавляется сил.

Звенели монеты, кто-то зашипел, кинулся — видно маленькие разодрались из-за добычи.

— Забирайте, — пробормотал Кай, не разлепляя глаз. — Если людям это не нужно…

Из-за ворота осторожно потянули шнурок с подвеской, он прижал ее рукой, сам не зная зачем, стиснул пальцы покрепче.

Так он и заснул — в самом сердце чудовых лугов, на груде сухой болотной травы, скрючившись и зажав в кулаке медную сольку.

К деревне под названием Белые Котлы, лежащей по ту сторону болот, он добрался только к полудню.

Ночные привидения, повстречавшиеся на гати, к утру растворились бесследно, оставив на память только травяную подстилку.

При свете дня он обнаружил, что из заботливо подшитых еще Ласточкой рукавов и ворота рубашки вытянули нитки, оставив края ткани махриться. Из куртки вытащили плетеный шнурок.

Исчезли все монеты, а в спутавшихся волосах Кай нащупал заплетенные косицы, обрывки перьев и еще черт знает что, он даже разбираться не стал.

Пока он спал на острове среди болот, даже его кобыла обзавелась косами в гриве и колтунами в хвосте. Из жестких черных волос торчали сухие пучки травы и чуть ли не ящерицыны лапки.

Ну и видок у меня, думал Кай, бросив повод. Я похож на бесноватого. Или на колдуна.

Об угощении, которое ему подсунули ночью, он старался даже не думать — подступало к горлу.

Что я такое ел… нелюдскую пищу…

Хотя сил прибавилось, и голод больше не донимал.

Когда показался плетеный забор Белых Котлов, Кай мечтал только о постоялом дворе. Вымыться. Глотнуть вина. Поесть супу, черт возьми.

И не подходить к огню. К людям тоже лучше не подходить.

Мары полуночные…

Против ожиданий деревенская улица пустовала. Даже дети не бегали по осенним лужам. Довольная жизнью пегая свинья разлеглась поперек проселка и не обратила на одинокого путника никакого внимания.

Кай услышал шум голосов, выкрики, гомон. Проехал дальше — чуть не все население Белых Котлов толпилось на площади у длинного приземистого дома, крытого серой дранкой. Женщины, некоторые с детьми на руках, мужики с мрачными лицами, седобородые старики…

Двери длинного дома были распахнуты, внимание толпы приковано к происходящему внутри.

В центре площади недвусмысленно возвышались столбы с перекладиной и парой веревочных петель.

Толпа расступилась перед странным незнакомцем, сомкнулась снова за лошадиным хвостом. Кай спешился, подошел к распахнутым дверям, пригляделся.

Внутри тоже толпился народ, почище и поважнее, женщин не было. У дальней стены сидел за дощатым столом добротно одетый рыцарь в котте с кавеновым гербом.

Сколько раз Кай расспрашивал Вира о Чистой Верети и своем несостоявшемся отчиме! «Три золотых сокола на синей перевязи», стукнуло в груди. Кровь бросилась в голову, прилила к щекам. Парень застыл в дверях, неподвижно, пожирая рыцаря глазами. Потом понял, что это не Кавен. Лорд Кавен, по словам Вира, был светловолосым, а сейчас, наверное, седым.

Рыцарь, черный, скуластый, похожий на грача, только что налил себе питья из стоящего рядом на столе кувшина, отхлебнул, утер губы.

За его спиной маялись двое солдат, обводили толпу скучающими взглядами.

— Обвиняется, — лениво сказал рыцарь, даже не заглядывая в лежащий перед ним пергамент. — Дуко, сын Карпа, по прозванию Заноза, родом из селища Белые Котлы, в нижеследующих преступлениях…

— Не ходил я на найлскую сторону, — безнадежно пробубнил здоровяк в рваной куртке, со связанными за спиной руками. — Ну вот не ходил и не ходил, ваша милость… чего забыл я там… и Кукша не ходил, потому как делать там нечего…