Раймонд Фейст - Слуга Империи

— Если здесь нечем воспользоваться, кроме пурпурных подушек и птичьих клеток, — это не мое дело! Просто закройте и закрепите эти дурацкие окна и забаррикадируйте все перегородки. Советы рыжего варвара некогда спасли жизнь моего отца в Цубаре, и я намерен серьезно отнестись к его предостережению!

Слуга, растерявшийся при этой вспышке, поспешил закрыть дверь, и Мара улыбнулась своему рабу-мидкемийцу:

— Хоппара очень славный юноша. Надеюсь, он доживет до того дня, когда сможет облачиться в мантию правителя своего дома.

— Я надеюсь, что все мы доживем, — хмуро откликнулся Кевин, когда товарищеский толчок Люджана послал его на положенное место в строю. — От этих игр вокруг избрания нового Стратега у меня уже живот болит.

Совет завершился. Близился вечер; для возвращения в апартаменты Мары был выбран не тот путь, каким они добирались до Палаты. Хотя собрание само по себе закончилось вполне спокойно, в воздухе чувствовалось напряжение, заставлявшее даже наиболее сильных властителей соблюдать осторожность. Текума Анасати не возражал против предложения Мары объединить отряды обоих домов на пути к занимаемым ими покоям. При том, что клан Ионани неожиданно оказался на виду — хотел он того или, нет: молодой властитель Тонмаргу рассматривался как один из претендентов на бело-золотой трон, и поддержка, которую Текума мог оказать ставленнику этого клана, приобретала жизненно важное значение. Для любого, кто хотел посеять замешательство в клане Ионани, самым верным средством добиться цели было бы убийство Текумы.

Когда Текума и его воины свернули по коридору в сторону окрашенной в красный цвет двери, он не кивнул на прощание и вообще держался так, словно никакой Мары и близко не бывало: вражеским соглядатаям не следовало ни видеть, ни предполагать, что между Анасати и Акомой существуют хоть мало-мальски теплые отношения.

Времена были для всех беспокойными.

Измотанная до изнеможения Мара наконец достигла своих покоев. После просторной, полной воздуха гостиной Ксакатекасов и огромной Палаты Совета ее собственное временное пристанище казалось душным и тесным. Мара устало опустилась на подушки в средней комнате, и к ней сразу приблизился Джайкен с запиской, которую оставил Аракаси.

Мара сломала печать, прочла сообщение и, нахмурившись, распорядилась:

— Скажи Люджану, пусть не снимает доспехов.

После этого она послала слугу за перьями и письменной доской.

Смирившись с неизбежным и пристроившись в привычном уголке, Кевин наблюдал, как его хозяйка поспешно написала два коротких послания и вручила их своему военачальнику со словами:

— Этим властителям надо объяснить, что мы не располагаем более подробными сведениями. Если они не уверены, что могут защищаться самостоятельно, пусть сразу же присоединяются к нам.

— В чем дело? — спросил Кевин, напрягая голос, чтобы быть услышанным на фоне громыхания доспехов: Люджан отобрал себе отряд из числа воинов, свободных от дежурства, и теперь они торопливо облачались для выхода.

Мара передала слуге перепачканное перо и вздохнула:

— Один из агентов Аракаси подслушал разговоры между членами какой-то банды, прячущейся в саду дворца. Кто-то из этих неизвестных не поостерегся и назвал вслух имена, да еще упомянул, что их послали для нападения на апартаменты двух властителей, которых угораздило оказаться врагами Инродаки. К любому, кто стоит поперек дороги этой клике, нам следует относиться как к возможному союзнику. Поэтому я сочла, что надо предупредить этих двоих. — Она задумчиво потерла подбородок. — Я подозреваю, что Инродака и его приятели будут поддерживать Тасайо.

В комнату вошла единственная горничная, находившаяся в резиденции. Повинуясь кивку госпожи, она принялась извлекать шпильки из замысловатой многоэтажной прически Мары и сняла ожерелья из резного нефрита и янтаря. Мара терпеливо выносила эту процедуру, прикрыв глаза.

— Хорошо бы нас самих кто-нибудь предупредил, чего именно нам следует опасаться, — заметила она.

Из кармана, который отнюдь не был предусмотрен в покрое рубахи цуранского раба, Кевин вытащил нечто весьма похожее на мясницкий нож. Повернув его лезвием к лампе и убедившись в отсутствии изъянов, строптивый раб произнес:

— Мы готовы. А уж когда они пожалуют — какое это имеет значение?

Мара открыла глаза:

— На кухне стащил? Иметь оружие — это смерть для тебя!

— Иметь свое мнение — это тоже смерть для раба, однако же ты меня пока не повесила. — Кевин взглянул на нее в упор:

— Если на нас сегодня нападут, я не собираюсь стоять в стороне и наблюдать, как тебя убивают, только из почтения к твоей уверенности, что смирным поведением я могу заслужить лучшую участь в следующем рождении. Я намерен перерезать несколько глоток. — Сейчас он не шутил.

Мара чувствовала себя слишком усталой, чтобы ввязываться в спор. Джайкен наверняка знал о пропаже ножа, однако не счел нужным доложить о хищении. Значит, разговоры на эту тему будут встречены пожиманием плеч и пустыми взглядами, если она сама не задаст прямой вопрос. Между хадонрой и рабом из Мидкемии сложились весьма необычные отношения. Почти по любому поводу у них возникали бесконечные препирательства, но в тех немногих делах, в которых их мнения сходились, они держались заодно, словно их связывала клятва на крови. ***

Незадолго до полуночи в наружную дверь постучали.

— Кто идет? — спросил часовой.

— Дзанваи!

Высвободившись из объятий Кевина и стряхнув дремоту, Мара повелительно распорядилась:

— Откройте дверь!

Она хлопнула в ладоши, подзывая служанку, и приказала подать верхнее платье, а Кевину жестом напомнила, чтобы он принял более подобающую позу. Тем временем воины подняли тяжелый брус и оттащили столешницу, исполнявшую роль крепостной решетки. Дверь открылась в темный коридор, не освещенный ни одной лампой, и на пороге появился старый властитель, лицо которого было в крови — по всей видимости, от удара в голову. Его поддерживал один стражник, также раненный, — который то и дело оглядывался через плечо, словно опасаясь преследования. Люджан поторопил обоих пройти в комнаты, а сам помог воинам запереть и забаррикадировать дверь. Мара приказала вытащить спальную циновку из комнаты, служившей в качестве офицерской казармы. Слуги освободили раненого воина от необходимости поддерживать хозяина и помогли престарелому властителю поудобнее устроиться на подушках.

Сотник Кенджи, явившийся с целым мешком целебных снадобий, промыл и перевязал рану на голове старца, а один из воинов Мары помог солдату снять доспехи. Полученные им порезы также не остались без внимания: те, которые были поглубже, были смазаны бальзамом и туго перевязаны. Ничего опасного для жизни у обоих пострадавших не обнаружилось. Мара послала слугу за вином, а затем спросила, что же случилось.