Кристофер Сташефф - Чародей как еретик

— Верно, — согласился Туан, — но все-таки странно. Уж не он ли тот человек, который призывает колдунов на сторону архиепископа?

— Не знаю, — покачала головой Гвен. — Я не смогла прочесть ни одной его мысли — лишь его чувства достигали меня.

Она наморщила лоб.

— Подумать только, его вдохновенная вера так подавила меня, что мне уже стало казаться, что его дело правое.

— Когда я слушал его речь в городе, — кивнул Туан, — такое ощущение охватило и меня.

— Ну нет! — вскричала Катарина. — Уж не думаете ли вы в самом деле, леди Гэллоуглас, что…

— Нет-нет, не думаю. Но таков его дар — вкладывать свое чувство правды или кривды в разум других.

— Наверное, каждый хороший оратор обладает толикой этого таланта? — вопросительно посмотрел Туан. — Действительно, меня тронули не только его слова.

— Не только. На вас повлияла сила его разума.

— А слова, стало быть, служили лишь предлогом, чтобы удержать вокруг себя людей, пока колдовство не подействует? Что ж, в это я могу поверить.

— Не подобным ли даром обладал бунтовщик Альфар? — поинтересовалась Катарина.

— Таким, Ваше Величество, хотя и не столь сильным, как отец Перон. Тот колдун проникал в человеческий разум, погружал жертву в сон наяву, а потом вкладывал в разум жертвы не только свои чувства, но и свои мысли. Так он мог заставить любого повиноваться ему. Мой муж называет такое состояние «гипноз».

— Не сомневаюсь, у твоего муж нашлось бы словечко и для дара этого священника.

— Он назвал бы его «проектором», — кивнула Гвен.

— Проектор! Гипноз! — всплеснула руками Катарина. — Ерунда какая-то! Что толку в этих именах?

— Они помогают думать, Ваше Величество, — пояснила Гвен. — Когда вы видите, как два слова напоминают одно другое, вы можете понять природу вещей, которые обозначаются этими словами. Видите ли, в нашем случае проповедник служит «эмпатическим проектором», в то время как… — тут глаза Гвен зажглись — ее осенило.

Это заметила и Катарина.

— Что такое?

— Слова, слова, я же говорила! — хлопнула в ладоши Гвен. — Проповедник — проектор, но мой муж называет этим словом и колдунов, которые лепят вещи из ведьмина мха!

Она говорила о растении, которое произрастало только на Греймари, грибке с высокой телепатической чувствительностью, который мог принимать форму любой вещи, о какой только ни подумает находящийся неподалеку телепат-проектор. Гвен вихрем обернулась к Брому О'Берину.

— Лорд Личный Советник! Твои шпионы могут найти след того двухголового пса, который гнался за крестьянином по имени Пирс?

— Ну, конечно, могут, — нахмурился Бром. — Но зачем…

Тут он понял ход мыслей дочери и заулыбался.

— Будьте уверены, у меня найдутся шпионы, которые выследят логово этой твари.

— Они, должно быть, доблестные воины, коль отважатся идти по следу этого адского создания, — с нескрываемым сомнением в голосе заметила Катарина.

— Доблестные, — мрачно кивнул Бром. — Или станут такими.

Хобан прогнулся назад, разминая ноющую спину, вытер лоб, бросил взгляд на солнце. Работа была ему знакома — он махал мотыгой почти всю свою жизнь, — но ни разу прежде ему не приходилось мотыжить в долгополой красно-оранжевой рясе, и ни разу прежде он не думал, что такая работа помогает молиться усерднее. Впрочем, были занятия и похуже, и потом отец Ригори и брат Анно в один голос предупреждали его, что легкой жизни здесь не жди. Юноша снова согнулся и принялся выпалывать сорняки. Он никогда не думал, что эта скучная, монотонная работа может быть дисциплиной, упражняющей тело, освобождая ум для молитв и размышлений. Раньше его мысли просто уносились к тем радостям, что ждали его в конце дня — наесться, поболтать с друзьями, выспаться, как следует. По воскресеньям погулять с девчонками.

Он тут же прогнал эти мысли прочь. Монаху не подобает думать о женщинах, а он всерьез решил стать монахом. Он попробовал направить свои мысли в праведное русло, подумать о Боге, о святой жизни, но получалось только радоваться ровным аккуратным грядкам с капустой и удивляться прямой, как струна, меже из старых подков, рядком вкопанных в землю, окружая поле. Дойдя до межи, он только покачал головой, подивившись усилиям, ушедшим на то, чтобы окружить так все монастырские земли, не говоря уже о том, чтобы собрать столько стертых подков. Истинно монашеская черта — не считать трудов земных, ибо их мысли устремлены к миру иному! Он вздохнул и снова поднял мотыгу.

— Эй! Фермер Хобан!

Хобан вздрогнул, вскинул голову, вырванный из раздумий. Кто это? Брат Хэсти, надзиратель за полевыми работами? Нет, тот стоял в сотне футов от него, не спуская глаз с двух новеньких, что решили немного передохнуть и поболтать. А больше радом с Хобаном никого не было. Кто же?

— Да тут я, раззява! Левее, где первоцвет!

Хобан выпрямился было, потом сообразил, что брат Хэсти, куда бы он сейчас ни смотрел, следующим примется за него, и снова принялся махать мотыгой, украдкой поглядывая на кустики первоцвета.

И смотри-ка! Там и в самом деле стоял эльф, самый настоящий эльф из Маленького Народца! Больше, чем думал Хобан — в полтора фута ростом. Подбоченившись, эльф ехидно смотрел на послушника.

— Ага, заметил наконец. Не подавай виду. Пришлось изрядно подождать, пока ты не дойдешь до края. Я-то не могу зайти на поле, через эту преграду из Холодного Железа.

Ну конечно, потрясенно сообразил Хобан, эта аккуратненькая загородочка не пропустит внутрь ни одного эльфа! И тут, стоило парню вспомнить свое обещание Лорду Чародею, как все мысли о монашеской праведной жизни растаяли в дым.

— Поменьше думай об этом, — посоветовал эльф, — кругом слишком много таких, что могут подслушать твои мысли. Они терпеть не могут таких, как я, ума не приложу, за что. Уж до этого архиепископ сам бы не додумался.

— Ты прав, по-моему, — зашептал в ответ Хобан. — Я не увидел в нем ничего злого.

— Однако, если я не обманываюсь, дух зла все же витает над монастырем, — и эльф наклонил голову в сторону. — Кто же это тогда?

— Если и я не обманываюсь, то это брат Альфонсо, — ответил Хобан. — Он секретарь архиепископа и не отходит от него ни на шаг. И остальные монахи уж слишком почтительно на него смотрят, а ведь он всего лишь слуга и появился здесь недавно.

— Недавно? — нахмурился эльф. — Когда же это?

— Года три назад, если верить слухам. Сначала он брался за любую работу и работал усердно, так что скоро его знали все. А потом оказалось, что он еще умеет считать и писать, и тогда аббат назначил его келарем. И келарем он стал отличным, а потому проводил вместе с аббатом все больше времени.

— Ага, и аббат все чаще и чаще стал задумываться над отделением от Рима, — криво усмехнулся эльф. — Как с ним можно справиться?